Помните, была такая фраза в «Бриллиантовой руке»: «Стамбул – город контрастов». Для меня таким городом контрастов последние пять лет является Луганск. Не помню, чтобы я что-то похожее чувствовала раньше. Случайный знакомый представляется мне предводителем местных казаков. Когда мы познакомились, он в штатском в свой выходной привёз соседку к Станичанскому мосту, и она пошлёпала на тот берег за пенсией. Он сидит и терпеливо ждёт её – по дружбе, соседка попросила выручить. Пойти с ней, по понятным причинам, он не может. Есть вариант встретить её с сумками в серой зоне, но лучше не рисковать. И он ждёт. С виду стареющий мужчина, одет опрятно, улыбчив. В разговоре оказывается, что он участвует в военном конфликте все пять лет. Что-то создавал, имеет бездну планов, знает лично всех, кто руководил и руководит «республикой». Продвигает проект по переименованию Михайловки в Станицу Михайловскую – собирает на это подписи жителей села. Говорит спокойно, без кича и стремления произвести впечатление. Рассказывает, как ещё летом 2014 года с группой энтузиастов строил блок-посты, вывозил для этого строй-материалы со своей дачи. Я спрашиваю, а как его семья отнеслась к таким странным «инвестициям». Оказывается, жена живёт в Италии, дочь работает в Киеве. Встречаться могут только на нейтральной территории – или в России, или в Италии. О дочери говорит охотно, с любовью – она работает в Киеве, в банке, с кем-то встречается, всё у неё хорошо. И здесь для меня один из ярчайших контрастов, когда местные «воители» не моргнув глазом говорят о том, что их ближайшие родственники вполне успешно и благополучно живут в Украине. Работают там, строят карьеру. Один минус – по причине «военного» прошлого или настоящего выехать к ним из Луганска не получается. Я знаю с десяток таких примеров, когда вполне миролюбиво местные «военные» чины рассказывали мне об успехах своих детей на поприще учёбы или работы в Украине. Мало того, кое-кто из них купил там детям недвижимость. И эти странные контрасты давно уже ни у кого не вызывают вопросов – к этому привыкли, с этим живут, об этом рассказывают другим. Ярким примером первые несколько лет после 2014 года для меня была судьба моего соседа, который переехал в ближайший к Луганску украинский город, чтобы продолжать получать там официальную зарплату и зарабатывать пенсию. Он был офицером СБУ, все это знали. И, конечно, он не может вернуться в Луганск, пока не заработает там пенсию или пока Луганск снова не станет украинским городом. Но контраст в том, что его семья – жена и дети – вернулись в Луганск. Они здесь учатся, живут, ведут хозяйство, получали гуманитарную помощь. И на нашей улице все знают, что глава семьи продолжает служить в СБУ, и что каждые каникулы семья ездит к нему – летом, зимой. Дома в Луганске они живут только на время учёбы детей, а все каникулы проводят с отцом. Он на время этих встреч снимает квартиру, они съезжаются и живут полной семьёй. Хотя, кажется, между Луганском и Северодонецком шапку бросить, правда? Разве до войны это считалось расстоянием? Семья здесь живёт на украинскую зарплату отца. А добавьте к этому вайбер и скайп, и будет полный эффект присутствия отца в жизни семьи. Они всё время на связи – интернет покрывает весь дом, а соседка практически не выпускает телефон из рук, умудряясь делать всю домашнюю работу с трубкой у уха. И никого уже не удивить её словами: «Я мужу объяснила, как вы у себя сделали, он сказал, чтобы и мы у себя так сделали» или «Я ему всё сфотографировала и выслала». То есть он дистанционно ведёт хозяйство, даёт советы по ремонту, воспитывает детей. Есть только пара поправок – никто в открытую не говорит о том, где и кем работает наш сосед. Версия семьи – он на заработках, а отпуска ему не дают все пять лет, поэтому жена и дети вынуждены ездить к нему сами. Куда ездить уже не секрет, замалчивается только место работы отца. И это, заметьте, на улице, где через дом живут бывшие или настоящие «ополченцы», а в школе постоянно собирают сведения о месте работы родителей. Ещё момент, приятный мужчина рассказывает мне о том, что его сын долгое время находился в плену на украинской стороне, его обменяли в какой-то партии пленных. Чему я удивляюсь? Тому, с какой любовью отец говорит о сыне. Но контрасты не в этом. Отец исходил десятки кабинетов, призывая вернуть сына, включить его в списки на обмен. В отцовском отчаянии он дошёл до того, что был близок к тому, чтобы поймать и удерживать какого-то украинского бойца, чтобы выменять его на сына, если больше менять не на кого. «Я поймал бы, я смог, но где бы я его держал? У себя в квартире?» Но, знаете, в чём парадокс? И отец, и сын работают у подножия моста со стороны «республики» - принимают яблоки, сыр, масло. Тот самый мост обмена, та самая дорога, по которой сын бежал на встречу отцу и по которой сотни раз ездили отец и сын из Луганск домой в Станицу до войны… По ургентности я попадаю в больницу. Мне назначают рентген. За снимок с меня берут 100 рублей («Можно в кассу, а можно оставить прямо в кабинете»), а дальше выдают список лекарств на операцию – стерильные перчатки, скальпель, марля, спирт… То есть буквально всё. От больницы только руки персонала и операционная. Я уточняю, а что идёт по гуманитарке – мы же все видим в новостях те десятки и сотни тонн, которые приходят в «республику» регулярно. И мне отвевают уклончиво – что-то есть, чего-то нет. Но для меня не находится ровным счётом ничего. Чтобы как-то смягчить острую беседу, мне говорят о том, что всё это заложено для «бомжей», у которых всё равно нет денег платить. А если с больным приезжают родственники, им назначают список. И я понимаю, что выгляжу тем благополучным пациентом, который может всё оплатить сам. И это тоже контраст, потому что и четыре года назад, и сейчас обращаясь в больницу по «скорой» мы также платили за всё. Ни в 2015 году, ни сейчас не нашлось ни бинтов, ни лекарств. Хотя, знаете, контраст не в этом, а в том, что при всем этом я чувствую огромную признательность, что ко мне вышел молоденький врач, что он был на рабочем месте, что больница работала и был персонал. И плевать на тот список, в котором для таких пытливых как я пациентов помечено, что это список того, чего нет в гуманитарной помощи в медицинском учреждении. Плевать на эти нюансы. Главное, что были врачи, была «скорая», была плёнка для рентгена и врач, стоя у окна перевязочной искренне спрашивал: «А где же ещё здесь работать, какие здесь рабочие места?» Ольга Кучер, Луганск, для «Острова»
