Ярлык последних семи лет – «ополченец». Как добавочный титул, без которого теперь никак. «Ну, кто там был? - Наташа, Валера и Света, со своим ополченцем Эдиком». Без этого добавочного - «ополченец», человека не описать. Термин «ополченец» стал чем-то вроде диагноза, емко характеризующего характер, взгляды и какую-то общую неустроенность человека. «Мой муж теперь ополченец», - рассказывает мне приятельница. Это вам мало понятно, о чем она. Но этим лаконичным пояснением она раскрывает все – и его бесплодные попытки в течение семи последних лет обеспечить свою семью "на заработках", и стремление жить недалеко от родных, и отчаяние найти какую-то другую оплачиваемую работу. Хотя, по большому счету, здесь гораздо больше всего. И этим «ополченцем» подруга подчеркивает, что ее незадачливый муж прошел уже через все другие попытки преуспеть в чем-то, и живет теперь в казарме, потому что там кормят, платят и ему не нужно снова ничего искать. Есть и другое понятие «ополченца», но оно какое-то очень узкое – это синоним успеха. Но только в том случае, если человек продержался на такой «работе» долго, несколько лет. Это как признак выносливости, выдержки, терпения и даже некоторого успеха в карьере. Это некий "семейный успех" – вытерпеть жизнь мужа в казарме, его внезапные вызовы в выходные дни, его нервозность, хаотичность происходящего, размытость обязанностей и тотальное подчинение всем сверху. Но если в семье относятся к такой работе адекватно, на зарплату ополченца смогут закончить начатый ремонт, питаться и откладывать на что-то. Однако, это тонкая семейная философия, которую нужно принять сообща. Конечно, в самом начале все было иначе. Семь лет назад была идея, вслед за которой шли. Был порыв отстоять что-то, защитить, поддержать. Светлые идеалы и такая же светлая вера в свое правое дело. Хотя и тогда многие шли очень инертно, за кем-то, просто потому что рядом оказался лидер. «У нас в коллективе воевать пошли двое. Один зашел за другом, и тот пошел за компанию, хотя вообще никаких идей не имел. Просто пошел за компанию, они и раньше дружили. И его убило сразу же, чуть ли не в первом бою. Жена оформила на ребенка пенсию по потери кормильца в Украине. А тот, что был идейным, был сильно ранен. Мы его поначалу взяли на работу, потом поняли, что его нельзя оставлять одного, да он и сам не мог уже работать», - рассказывает об «ополченцах» из своего коллектива приятель. «За компанию» было тогда у многих. «Рядом с нами был блок-пост. Я проходил мимо них все время, и остался один раз там. Никаких списков не было, каждый мог быть с нами. Туда привозили питание, мы много чего набрали тогда по брошенным предприятиям. У меня полный двор металла и полный погреб йогурта – брал все, что мог взять тогда», - рассказывает другой знакомый. Взрывной волной от снаряда его отбросило не груду металла на том же блок-посту, и он травмировал глаз. Долго лечился, неудачно, потом также долго требовал компенсации по каким-то несуществующим спискам, раз за разом отсылаемый все за новыми справками по каким-то новым адресам. История о ранениях вообще отдельная тема этой войны. Никто же не думал о том, что может с ним случиться, когда шел сражаться. И не брал гарантий или обязательств с работодателя. В доме престарелых на улице Геологической в Луганске последние пять лет живет такой вот, из «ополченцев». Молодой мужчина, балагур. Пошел вечером поплавать в водоем рядом с местом «службы». Прыгнул с мостков, а там было мелко – сломал позвоночник. Те, с кем он был, вытащили его, принесли в часть. Командир оформил все так, что в этот день была увольнительная, что его близко не было рядом с местом службы, чтобы не разбираться и не выплачивать ему ничего. Но это не вся история, семьи у него толком не было, а те, что были, не имели большого желания ухаживать за лежачим. И его оформили в дом престарелых на пожизненное содержание. Наверное, кому-то дали взятку. Парень там и живет последние пять лет, для него все равно нет другого выхода в этой ситуации. Но эта история не самая плохая. Хуже, когда оторванные конечности «списывали» на прогулки во время увольнительных по минных полям рядом с расположением. Типа, сам приехал, сам подорвался, сам виноват. Успевали переодеть перед приездом «скорой», оформить задним числом все документы, а после договориться, что помогут, но чтобы пострадавший не был против такого сценария. Света и Эдик познакомились на яблоках в Краснодаре. Она всю жизнь работала швеей, но на фабрике не было работы, и она поехала на яблоки. А, оказалось, нашла там свое женское счастье. Он был до этого в ополчении, что-то там у него случилось с ногами, и служить он уже не мог. Работать как бы тоже не мог, но для всех он так и остался «ополченцем Эдиком». В компании его так и представляли всем: «Это Эдик, ополченец». Это как если бы о вас говорили по роду вашей деятельности или какому-то выдающемуся признаку. Очень редко, кто выделялся из этой пестрой массы случайных людей. Хотя, конечно, бывало и такое. Но обычно те, кто шел в «ополчение» осознанно, а потом также осознанно уходил из него, предпочитали о службе не вспоминать в принципе. Как будто не было такого факта в их биографии. А после недоумевали – как они могли попасть в такую историю с их-то опытом. На службе быстро выгорали. Приходило понимание того, что армия – это система, механизм, в котором нет места эмоциям, порыву или чему-то ещё очень тонкому. И можно быть тысячу раз хорошим человеком, но системе нужно подчинение приказам и порядок. И если человек шел защищать Родину, по факту выходило, что есть бумаги, командиры и беспрекословное подчинение. А Родина в этой схеме не более чем механизм профориентационной работы. Как червяк на крючке для новой рыбы. И те, кто шел именно за Родину и идеалы, сменялись теми, кто нуждался в деньгах и готов был обменять свое время на стабильную зарплату. Высокое звание «ополченца» стало синонимом неудачника и отчаяния. Ольга Кучер, Луганск, для "ОстроВа"
