Мне всегда казалось, что ненависть разрушает. И что лучше трансформировать негативные события в опыт, или учиться принимать случившееся как неизбежность. Или просто избегать насколько это возможно того, что может тебя разрушить как личность. А потом я поняла, что ненависть – она рядом. Только не та выраженная и яркая, которая приводит к преступлениям, а тихо подавляемая, но культивируемая внутри. Как конопля, которую выращивают тайком. ...К моей соседке первый раз пришли её забирать летом 2014 года. Но ее не было тем летом дома, а её гражданский муж как-то смог ее отмазать. Позднее она даже вернулась домой и прожила года три практически прежней жизнью. А потом к нам пришел участковый – расспросить о соседском сыне, который все три последних года жил в Киеве. Мы ничего не знали о нем, но, вероятно, кто-то знал чуть больше нас, потому что и сын, и его семья, и внук после этого в Луганск из Киева приезжать прекратили. Как отрезало. Хотя все, что делала наша соседка до того, делалось для сына и его семьи. Дом, бассейн, беседка, ремонты, машины… В Киев стала ездить она, чтобы проведывать детей. А дом замер, как и вся прежняя жизнь. Это сложно не заметить. Луганск стал заказан соседскому сыну – слишком уж яркими были его визиты в бедный Луганск из его новой жизни: на новых машинах, с непременными гулянками до утра и шашлыками, музыкой и машинами и ворот. Это было красной тряпкой для многих – мы остались и проиграли, а он уехал и, очевидно, выиграл от этого. И ненависть к новой власти, которая забрала прежнюю жизнь, стала жить с нами через дорогу. Все знали, как любит соседка своего сына и его сына, что все, что она делает – для них. И если внешне она смогла принять спокойно случившееся, то внутри бушевали страсти – уехать она не могла, здесь её держали дом и работа, да и на покупку квартиры для сына в Киеве были брошены все средства, новой такой покупки она бы уже не вытянула. Моя подруга была до войны наемным работником в большой компании. Обычная жизнь, как у всех. После событий 2014 года она вернулась в Луганск и честно пыталась жить как положено в рамках закона. Открыла свое предприятие, зарегистрировала его и честно платила все налоги. Ее ненависть накапливалась по капле после того, как карантин отнял у нее бизнес, а в налоговой не хотели закрывать ее предприятие. Ее ненависть крепла по капле, когда она поняла, что выход для неё только один – уехать, чтобы жить прежней, довоенной жизнью. Не работать сутками, чтобы выжить, а именно жить как раньше. «Я буду последним человеком, кто оформит себе местный паспорт», - говорила она. Теперь она живет в Киеве и снимает там квартиру. Много работает, но она может чередовать отдых с работой и путешествовать – у неё есть на это время и возможности. Поездки сюда каждый раз подчеркивают, что решение уехать было правильным, единственно правильным для нее. Нет, она не жалеет о запертой квартире и той жизни. Она открыта для нового, но она ненавидит «республику», которая забрала у неё прежнюю жизнь. Моя дальновидная коллега вывезла из «республики» сына, чтобы он получил «нормальный» диплом, а сама осталась жить здесь. Здесь мама, муж, дом и обязанности, которые не дают уехать. Сердцем она с сыном, но физически - здесь. И в её речи так часто проскакивают эти почти незаметные маркеры её отношения ко всему: «Ты же знаешь, где мы живем», «Ты же понимаешь, что будет хуже», «ты еще веришь во что-то?» Она зомбирует этим. Каждый её ответ – такой вот срез ее отношения к новой жизни и власти, которые забрали у неё сына. Сын не хочет ехать сюда, она официально не может ехать к нему. Они живут врозь, умудряясь передавать друг другу подарки и списываясь все время. Для нее разделительной чертой стала «республика». Все плохое, что происходит в её жизни, связано с этой чертой в 2014 год. Это та же ненависть, только интеллигентная, тихая, подавляемая и … самая страшная. Наш приятель-строитель - опустившийся человек. Война, проблемы со здоровьем. Можно было бы говорить о том, что все могло бы сложиться так и без войны. Но до войны он работал, он обеспечивал себя. Сейчас – нет. Вначале он жил на пенсию отца, после случайными заработками. Тоже все очень относительно, это вполне сюжет для фильма о том, как могла бы сложиться жизнь одного человека, если бы не война. В этой реальности он стал алкоголиком без средств к существованию. Конечно, он не скажет, что виноват сам, но во всем он винит «республику» - после 2014 года умер в нищете его отец, работы стало все меньше, и из вполне успешного по довоенным меркам человека он превратился в безработного без средств к существованию. Фразы о том, что все плохо именно здесь, звучат так часто, что к ним привыкаешь. Их перестаешь слышать, но они формируют твое отношение ко всему происходящему. «Ты что, не знаешь, где живешь?» «Здесь все грустно» «Ты еще веришь во что-то?» «Ты посмотри вокруг» - все это об отношении к происходящему здесь. Так говорят все вокруг. Нет гордости, нет веры в будущее, нет радости от того, что становится в чем-то лучше. Люди ропщут тихо и не скрывая этого. Люди привыкли к тому, что становится хуже при том, что официальная позиция о том, что жизнь налаживается во всем. Ненависть для многих стала иметь свое второе имя – это «республика», которая разрушила семьи, отняла, забрала и лишила веры в будущее. Ольга Кучер, Луганск, для "ОстроВа"
