«Республика» живет осенью. Вначале были пожары и засуха – за все лето один только дождь, земля превратилась в пыль, урожая не было даже у тех, кто творит на земле чудеса. К августу все приняли тот факт, что покупать придется буквально все, потому что «не уродило» - слоган этого лета. Кстати, именно в том, что бабушки с тачками и кравчучками, мужчины с велосипедами и самые богатые - на машинах, потянулись на рынки за овощами - уже признак какой-то стабильности в жизни. Если покупают, значит, живы, значит, смогли собрать денег на овощи, человек планирует жить и жить именно здесь. Кстати, к войне привыкли, о ней не говорят высокопарно и с пафосом – разве что на презентации какой-то очередной книги о том, как все было в 2014 году. Когда я слушаю эти рассказы, мне кажется, что меня здесь не было, потому что реальность у всех, как и воспоминания, какие-то совсем разные, в разной реальности. Для меня это все ещё настоящее, не пережитое до конца, с нерасставленными знаками препинания и акцентами, а для кого-то - далекое прошлое, отделенное массой разной значимости событий. Пройдясь по восточным кварталам погожим осенним днем, когда все ещё желтело и радовало глаз, я спросила у подруги: «Ты заметила, каким убогим стал наш квартал со временем?» А она ответила изумленно: «Как-то не думала никогда об этом и не замечала». Вот вам разный взгляд на одну и ту же реальность – один живет между прошлым и будущим, а второй исключительно настоящим, и шансов сохранить свою психику здоровой в разы больше именно у последнего, потому что для него нет никакой ретроспективы и сравнений, он живет короткими промежутками дел и радостей. О коронавирусе говорят между прочим и неохотно. Коронавирус вытеснил проблему этой войны. Ещё в мае мы не верили, что есть такая болезнь, а к октябрю не верим, что есть какие-то другие заболевания. Каждую смерть знакомого и незнакомца мы списываем именно на корону. И если сопоставить все известия о смертях знакомых, выходит, что умирают все сейчас только от коронавируса, маскируемого под рак, травмы и даже инсульты. Это похоже на расхожее в народе объяснение гибели любого местного «военного» хотя бы какой-то значимости - «убили свои». Если кто-то умер, то от короны, а если погиб "ополченец" или "госчиновник", то - в результате разборок своих же. В остальном – осень, обнажившая массу нерешённых проблем с крышами, отоплением, безденежьем и, вообще всем. Каки когда-то в СССР, когда всё было дефицитом, кроме "заботы партии о народе". Покупая лук и картошку я слушаю очередную легенду о том, что именно такой вот картошкой и луком обеспечивают армию России, это её закупают тоннами как лучшую на просторах России, поэтому, купив своих 200 кг картофельного счастья, я буду приходить всегда, заготовители России знают, чем кормить свою армию. Публика на рынке делится четко: люди восточной наружности продают овощи тоннами, не поднимая тяжелее бумажных купюр. Всю грязную и тяжелую работу за них делают местные парни в остатках военной формы, в которой узнается недавнее прошлое сегодняшних грузчиков – усталых, сонных, подгоняемых окриками южных мужчин. За что же они боролись ещё пару лет назад? Чтобы вот так вот в поисках средств к существованию прийти на рынки, где ими будут управлять приезжие, чувствующие здесь себя королями? Для восточных мужчин все местные парни одинаковые – с военным прошлым, с голодными глазами, с вечной проблемой алкоголя. С осенью пришла какая-то, парализующая всё, хандра. Даже тема школы в условиях коронавируса – интрига последних четырех недель – обсуждается как-то вяло. Ничего ведь не изменить. Никто не шутит на эти школьные новости – учиться со 2 ноября пойдут только ученики 1-4, 9 и 11-го классов, остальные выведены на дистанционное обучение, которое для многих приравнивается к нулевому за неимением нужной техники, навыков ими пользоваться и ресурсов. Четыре недели затянувшихся школьных каникул местная мальчишеская братва гоняла по нашей улице пыль. Меньше всего они или их родители думали об упущенных возможностях или непрочитанной книге. Горел камыш за рекой, горели костры, с утра до ночи гремела по улице музыка. Эти долгие внеплановые каникулы – здесь и сейчас, - как гимн этой жизни. За эту осень на нашей улице умерли двое. Так бывает. Как будто все лето человек доживал что-то, а к осени, подводя итоги, умер. Похороны были тихими и скромными, как будто и сами умершие, и их родня, постеснялись привлечь общее внимание к этому нетривиальному событию. На одни похороны собирали всей улицей от полного отсутствия денег на похороны в семье. Вторые - по местным меркам богатыми, с поминками и скромной кучкой родни. Хоронить тайком, без каких-то объявлений об этом событии, стало трендом последних шести лет. Громко и пафосно хоронят либо «военных», либо известных и чтимых новой властью людей, а такие вот "проходящие" похороны стали чем-то очень интимным между умершим и его близкими. «Дожить бы» - слоган этой осени. В сравнении кажется, что ещё в прошлом году всё было куда лучше. И денег было отчего-то больше, и планов, и друзья были оптимистичнее. Рецепт этой осени – иметь домашний запас антибиотиков, которые начинают пить просто при насморке или каких-то скачках температуры. «А я запаслась «Азитромицином», - говорит при мне женщина. И мы завистливо смотрим на неё. Везучая! Она как-то защищена, в отличие от нас, полагающихся на случай или счастливое «Авось» - слоган всей нашей жизни. Ольга Кучер, Луганск, для "ОстроВа"
