Сегодня я спросила подругу, выехавшую в Украину, с кем она на фото. И она очень резко ответила мне: «Тебя не должно интересовать, где я сфотографирована и с кем, где я нахожусь и что делаю. Смотри только на меня». И это то отличие, которое появилось после февральских событий этого года, такого не было и близко все первые восемь лет войны. Мы выполняли просьбы друг друга, покупали лекарства, передавали посылки и охотно выполняли мелкие поручения. И именно с февраля поменялся наш статус в глазах большинства вчерашних друзей – мы стали восприниматься заодно с режимом «республик». Раньше было как угодно – сочувствие, сопереживание, жалость как к убогим и ограниченным, но именно эти события резко изменили отношение к нам всех наших уехавших друзей. Мы стали пособниками врагов. И попытки уязвить или наказать нас стали проявляться в разном – в демонстративном переходе на украинский язык общения, в этих резких фразах, в уже традиционном окончании всех сообщений проклятиями в адрес России. Каково это читать? Не так, чтобы до слез обидно, но, если это были стрелы, они достигли цели, только достигли ее более глобально – проще не общаться, чем общаться так. Спрашивая, как дела, ты получаешь в ответ петицию об их ненависти к России. И понимаешь, что для всех друзей из Украины ты единственный, кому они могут все это написать или сказать. Как будто через тебя их ненависть передают куда-то дальше и выше. Но на самом деле это дерьмо выливают только на тебя, и ты потом сидишь и обтекаешь, не понимая – за что?... «Опасным» стало все – спрашивать, как сейчас друзья, где они и чем живут. Твои вопросы – вполне стандартные внешне – провоцируют скандал. «Я там, где Украина, моя семья - Украина». Не поспорить, но спрашивал ты конкретно о том, что происходит с судьбой твоего вчерашнего коллеги… И еще один парадокс. Все восемь лет ты был не в лучшем положении. Но ты отвечал на вопросы, общался, не давил историями о себе. Как только роли поменялись, ты оказался пособником врага только потому, что не уехал, не взял в руки оружие и остался жить на своей земле. Это странно, правда? Если бы все тогда уехали, то для кого бы вы сейчас сюда возвращались? Когда стреляли в тебя, ты был жертвой. Когда те же, кто стрелял в тебя, стали стрелять в твоих друзей, ты стал пособником врага… Приятельница рассказала удивительную историю. Редкий звонок от матери из России, и такой же редкий вопрос - как она? Она ответила - «нормально», на что мать резюмировала: «Наконец-то ты стала взрослой». Это ведь тоже о нас. Весь мир считал, что мы можем уехать, что можем вырваться, а если живем здесь, значит, это выбор, и, следовательно, жаловаться не имеет смысла. К этому тоже приходишь интуитивно. Сколько можно говорить, что все плохо? Год-два. Но после ты должен что-то менять, что-то делать со своей жизнью, чтобы стало лучше. Если не меняешь, это твой выбор, твое решение. На удивление, разрыв с большинством друзей пришелся именно на период с февраля. И ты мог не иметь никакого прямого отношения к этому, но все происходящее ощущалось куда болезненнее, чем то, что происходило с тобой все восемь последних лет. И лишаясь друзей, ты начинаешь принимать новую реальность. Друзья - те, кто здесь, кто переживает тоже, что переживаешь ты. Уже не будет посылок и передач с большой земли, не будет помощи в виде пополнения телефона или каких-то незначительных оказий. Ты стал на сторону врага, если живешь здесь. Нас разделила не Россия, нас отделяют от себя те, кто уехал отсюда 8 лет назад, враз сделав нас врагами, спихнув на нас весь негатив, который вызывает у них навязанная нам, наша новая «большая родина». А до этого, значит, когда они жили в мирных условиях, в нормальном государстве, а мы восемь лет -непонятно в чем, она у них этого негатива не вызывала?... Но удивительнее всего, что их ты врагами не считал никогда, принимая их выбор, пытаясь понять их позицию – часто далекую от высоких идеалов любви к своей стране: кто-то дорабатывал по пенсии, кто-то работал на Украину, кому-то нужно было доучить детей. Но именно двойственность сейчас пугает больше, чем категоричность. Двойственность стала опасной, стала синонимом предательства. Об украинских пенсиях стали говорить шепотом. О делах в Украине не говорят вовсе. О друзьях там перестали говорить совсем. Думать могут как угодно, но после громких разоблачений врагов народа, показательных судебных процессов и сроков по 12 лет говорить о чем-то вслух хочется все меньше. На раз сейчас можно стать диверсантом, который был завербован для подрыва детских садов в «республике» украинскими спецслужбами. На раз можно стать человеком, наводящими обстрелы на мирные дома или шпионом, передающим сведения своим кураторам. Это – страшно. На фоне этого твоя жизнь внешне кажется иллюзией. Да и все вокруг – иллюзия. Ремонты, покупки, планы – видимость нормальной жизни. Кто-то говорит прямо о том, что нужно подождать развязки и только после этого строить свою жизнь. Кто-то не ждет и строит уже сейчас – покупает машины, делает ремонты, строит дома. Таких меньше, но они тоже есть. Есть и те, кто стремится именно сейчас жить – строить карьеру, занимать высокие должности, покупать дома. Для одной жизни восемь лет слишком большой срок, чтобы ждать чего-то. Но в общем, все вместе, сейчас в большой паузе с задержкой дыхания. Что-то происходит, что-то будет, и лучше выждать время и только после начинать жить в полную силу. Ольга Кучер, Луганск, специально для «ОстроВа»
