Как наших детей делают нашими врагами: милитаризация подростков в Луганской области

На языке Женевской конвенции это звучит так: «принуждение населения служить в вооруженных или вспомогательных силах оккупирующего государства, а также осуществление пропаганды, направленной на обеспечение добровольной службы».

А жительница маленького села на севере Луганской области, оккупированного с первых дней полномасштабного российского вторжения, это озвучивает просто: «Он (десятилетний племянник) уже две шапки на балаклавы порезал… В военных играет. А военные здесь, вы же понимаете, давно только одни – русские. Дети, которые здесь остались, особенно ребята-подростки, очень часто сами тянутся к русским военным, стремятся общаться с ними. Так как им это «прикольно». Так как у них отсутствует другой досуг. А родителям сложно и даже опасно этому противостоять».

Но, если бы все заканчивалось обычной «бытовухой» повседневной жизни в оккупации. Нет, к сожалению…

Системную «работу с детьми» оккупанты ощутимо активизировали после 24 февраля 2022 года

Активно милитаризировать украинских детей, учить их не просто ненавидеть Украину, а ненавидеть ее с оружием в руках, россияне начали на оккупированных территориях после полномасштабного вторжения. К тому времени около восьми лет, начиная с 2014, на захваченных территориях Луганщины такое явление если и наблюдалось, то, скажем так, в очень мягком и бессистемном виде. Но это происходило – типичный пример приведем ниже.

Что касается периода после 24 февраля 2022 года – рашисты активно создают на оккупированной территории кадетские корпуса имени того или иного террориста. В школах ставят "парты героев". Вводят в школьную программу предметы, где учат детей пользоваться оружием, а заодно ненавидеть Украину и направлять это оружие именно против нее.

Более того – такое «патриотическое воспитание» системно осуществляется на оккупированных территориях, начиная с детского сада.

«День героев отечества» в одном из детских садов оккупированных Ровеньков, декабрь 2023 года

«Вообще, как отмечают источники, после начала полномасштабного вторжения количество пропагандистских мер значительно увеличилось, в том числе на прежде оккупированных территориях Луганской области. И, конечно, больше всего от этого страдают дети», - говорит по этому поводу журналист из Луганщины, редактор издания «Трибун» Алексей Артюх, который отслеживает милитаризацию детей из Луганской области через собственные источники.

Одно из самых системных направлений такой «работы» россиян – отправка детей в «лагеря отдыха» на территорию РФ, в основном ребят-подростков. Нахождение в лагерях, кроме «отдыха», предполагает ношение военной формы, определенные элементы военной подготовки и идеологическое воздействие.

«В этих лагерях детей идеологически обрабатывают, проводят для них разные пропагандистские мероприятия: концерты, конкурсы, образовательные программы. Конечно, идет промывание мозгов, – отмечает Артюх. – Например, в июне текущего года пропагандистский ресурс опубликовал видео, в котором рассказывается о поездке школьников оккупированного Старобельского района Луганщины в Кострому РФ на полевые собрания так называемой V армии. Там оккупанты учили детей военной дисциплине и огневой подготовке».

В оригинальном сообщении указано, что это дети из Миловского района – название до последней админреформы.

Обработанные российской пропагандой украинские подростки рассказывают, чему их обучали в лагере

 Огневая подготовка является обязательной частью оздоровительной программы в лагерях

Как отмечает Алексей Артюх, из собственных источников из оккупации он получил ряд методичек, используемых россиянами во время проведения пропагандистских мероприятий для школьников оккупированной Луганщины.

«Например, в одной из них среди заданий четко прописан пункт: «Сформировать готовность к защите родины, способность отстаивать суверенитет и достоинство народа России и Российского государства, сохранять и защищать историческую правду», – говорит Артюх.

Эти и подобные действия являются преступлением с точки зрения международного права и украинского законодательства. Но доказывать его очень сложно.

Такие действия являются нарушением международного гуманитарного права, в частности, ст. 51 Женевской Конвенции IV, которая запрещает оккупирующему государству принуждать население служить в его вооруженных или вспомогательных силах, а также осуществлять пропаганду, направленную на обеспечение добровольной службы», – пояснила «ОстроВу» Анастасия Донец, юрист Международного партнерства по правам человека, документирующего преступления на оккупированных территориях Украины.

Относительно квалификации указанных действий оккупантов именно как преступления, по словам Анастасии, потенциально они могут квалифицироваться как нарушение законов и обычаев войны в соответствии со ст. 438 УК – другие нарушения законов и обычаев войны, предусмотренные международными договорами, согласие на обязательность которых дала Верховная Рада Украины.

 «Для квалификации этих действий как международных военных преступлений в соответствии со ст. 8(2)(b)(xv) Римского устава Международного уголовного суда – принуждение граждан враждебной стороны к участию в военных действиях против их собственной страны, необходимо доказать факты того, что такие дети собственно участвуют в военных действиях», – говорит юрист. И подчеркивает, что учреждением, которое она представляет, такие случаи пока не задокументированы.

При этом в процессе милитаризации детей в Луганской области (как и в случае похищения детей) Принимают участие множество людей.

«В этом преступлении задействованы сотни, а может и тысячи людей из очень разных слоев. Как и в депортации детей, в которой, например, в Хрустальном, принимают участие даже эксперт-криминалистка местного морга, повара и учителя, – говорит Алексей Артюх. – И, по моему мнению, за это преступление должны отвечать российские должностные лица и местные коллаборанты разных звеньев и на разных уровнях».

Первым ребенка в оккупации милитаризирует его повседневность

Слушая рассказы тех, кто живет в оккупации с февраля прошлого года, понимаешь: чтобы воспринимать русского военного как эталон и воплощение силы, ребенку и лагерей, и пропагандистских мер по большей части не нужно.

«Мой племянник – ему 10 лет – бегал к российским военным почти каждый день, пока они стояли в селе. Сейчас их куда-то отправили – на передовую, наверное. Но очевидно, что скоро завезут новых», – рассказывает «ОстроВу» жительница одного из небольших сел экс-Беловодского района, который по последней админреформе вошел в состав Старобельского. Женщина принимает участие в воспитании парня, потому что у него нет матери и он живет вдвоем с работающим отцом.

Мальчик, бывает, обедает с русскими военными. Приносит от них печенье и другие «гостинцы», принимает подарки – вроде рюкзака или еще какой-нибудь «прикольной штуки». Глядя на россиян, он превратил в балаклавы две свои зимние шапки… А все потому, что именно вооруженные россияне в военной экипировке ассоциируются для парня с силой, надежностью и безопасностью. Это понятно и отцу, и тете. Но, по словам последней, противостоять этому сложно.

«Мне, и даже отцу, сложно убедить его не ходить к российским военным, – говорит женщина. – Запрещать опасно, ведь ребенок может наши аргументы пересказать им, они могут это как-то интерпретировать… Единственное, что я могу сказать племяннику: меньше ходи к этим людям, потому что это некрасиво, ты им надоедаешь, мешаешь… А называть при нем оккупантов оккупантами рискованно. Так как можно этого ребенка в конце концов круглым сиротой оставить – если он наши слова перескажет им».

То есть, дети и подростки объективно тянутся к российским военным – потому что те сильные, вооруженные, уверенные в себе, щедрые и обладают множеством «прикольных штук»…

Кстати, для детей, которые обрабатываются рашистами именно таким, бытовым образом, вместо более или менее длительных поездок в специализированные лагеря с военной подготовкой предусмотрены другие поездки – якобы обычные путешествия в «столицу нашей родины Москву» или в «культурный Питер».

Как рассказывает собеседница «ОстроВа», ее племянник-пятиклассник осенью текущего года побывал в Москве для некой «познавательно-развлекательной экскурсии» с еще двумя одноклассниками. Итак, с учетом того, что это маленький класс маленькой сельской школы, в столицу отправилось почти полкласса.

«Детей для этой поездки собирали со всего района. То есть, набрали полный большой автобус», – говорит женщина.

Отбирали кандидатуры детей для поездок классные руководители, а «юридическое» разрешение давали родители.

«Мне тяжело судить, почему мой брат, то есть отец парня, согласился отправить туда сына. Но я понимаю, что отказаться в таком случае, раз тебе это предлагают, очень сложно и рискованно», – говорит тетя пятиклассника.

По ее словам, дети отсутствовали дома около недели. То есть, если принять во внимание дорогу, собственно в Москве находились дня три. И приходится признать, что путешествие их осчастливило. Ведь детей удручают будни оккупации – хоть они и не понимают сути этого слова. Здесь тебя лишний раз боятся выпустить на улицу. Здесь вместо привычных тебе с рождения соседей в их домах живут чужие военные (пусть и «прикольные»). Отсюда большинство друзей и даже родственников разъехались… Здесь ты в школе второй год от тех же преподавателей (только на другом языке) слышишь совсем другие вещи о «родине» – но ты уже в том возрасте, что помнишь, как было раньше… Все это по совокупности – тяжелое бремя для детей. И поездка на неделю за пределы этих удивительных реалий воспринимается ими как глоток свежего воздуха – при всей примитивности этого выражения.

«Он до сих пор рассказывает нам о том, какой прекрасной была эта поездка, – говорит тетя. – О номере гостиницы, в которой они жили без взрослых, об обедах, об экскурсиях… О том, как они отлично провели время».

Самым страшным в этой истории, пока ее слушаешь, кажется то, что пацан до сих пор пересказывает это на украинском языке.

Путь от украинской школы в оккупационную армию: история одного милитаризованного подростка

Несмотря на то, что между 2014 и 2022 годами оккупанты в Луганской области милитаризовали детей бессистемно – все-таки есть наглядные примеры того, что происходит с подростками за период их взросления в оккупации. Максимально хорошо это срабатывает, когда тебе в семье уделяют мало внимания и любви, и ты ищешь их на стороне. И находишь у людей в русском «пикселе».

Итак, знакомьтесь – Владимир Антонов (Бойко) из Кадиевки (Стаханова).

Владимир Антонов на службе в оккупационной армии

Историю Владимира «ОстроВу» рассказали его одноклассники по кадиевской (стахановской) школе – те, кто сейчас проживает на подконтрольной Украине территории и яростно ненавидят «сепаров» и россиян.

Итак, в 2014 году Вова Антонов учился в школе с украинским языком преподавания – в средней общеобразовательной школе №2 города Стаханова (после переименования Кадиевки). Отдать парня именно в эту школу – это был сознательный выбор его мамы.

Несмотря на референдум и засилье «ополченцев», вместе с одноклассниками Вова в мае закончил, как говорится, «под Украиной» 7 класс. Затем последовало сумасшедшее лето-2014.

Обучение в 8 классе началось ближе к концу сентября, и в класс пришло пятеро или шестеро детей из двадцати с чем-то… Потом кто-то еще выезжал, кто-то возвращался, потом в класс приходили новенькие…

Безусловно, за детей принимали решение родители или опекуны. За Вову так же. Мама мальчика оставалась в городе вместе с ним и другими детьми. Отец в семье отсутствовал. Знал ли его Вова вообще – трудно сказать.

Одноклассники продолжали следить друг за другом через соцсети. И в 2018 году, когда им было по 17-18 лет, увидели фото, где Антонов носит российский «пиксель» и получает какие-то награды от местных коллаборантов на сцене местного дворца культуры. И эти коллаборанты жмут ему руку, и он этим гордится.

В 2018 году Владимир уже носил российский пиксель и получал награды от кадиевских коллаборантов, в том числе от мэра города Сергея Жевлакова.

Начиная с 24 февраля 2022 года, Вова начал активно выкладывать в соцсети свои фото, сделанные в Новоайдаре, Лисичанске, Северодонецке и других оккупированных и разрушенных населенных пунктах Луганской области. Делал он это как военнослужащий оккупационной армии.

Далеко не сразу он научился «блюрить» то, что позволяло идентифицировать место съемки. Поэтому одноклассникам и удалось в некоторой степени отследить его «карьеру».

Впоследствии на время Антонов исчез из виду. А потом снова появился – уже с фамилией Бойко. Как это объяснять – неизвестно.

С другими захватчиками на территории Луганского пограничного отряда в оккупированном Лисичанске. Здесь он уже Бойко

Здесь у Владимира Антонова-Бойко уже хватило ума заблюрить место, где сделано фото

Показательно, что родители Вовиных одноклассников до сих пор считают, что в момент принятия судьбоносного решения – в 2014 году – он был ребенком, и решение остаться в Кадиевке за него приняла мама, и она позволила ходить в какие-то кружки и лагеря, и это словно снимает. с парня ответственность…

Но его ровесники видят это по-другому.

…Да, Вову в свое время – в 2014-м, в 13-летнем возрасте – оставила в Кадиевке мама, и он тогда действительно был ребенком. Да, у него определенным образом складывались обстоятельства все эти 9 лет. Но для его ровесников – граждан Украины – это не аргументы. За эти годы они стали взрослыми людьми. Следовательно, аргументы по поводу такого же взрослого человека в стилистике «…он был ребенком» здесь не работают. Для них он – враг. Враг, которого нужно уничтожать.

И, по правде говоря, когда историю Вовы примеряешь на тех 10-летних ребят, которых сейчас возят в «столицу нашей родины Москву» за «глотком свежего воздуха», становится жутко.

И именно эта жуткость – один из поводов обратиться за комментарием к психологу. Потому что хочется верить, что этот ужас все еще можно «разрулить». Иначе даже подготовка статьи на эту тему оставляет чувство безысходности.

С точки зрения психолога: «Мы не должны относиться к ним, как к утраченным детям. Но у нас впереди работа, требующая больших усилий, крови и пота»

Психологи, к которым мы обратились за комментарием, отметили: это сверхтрудная тема. И некоторые именно поэтому отказались давать комментарий. То есть из-за нежелания брать на себя ответственность за профессиональное комментирование такой темы.

Приводим комментарий Оксаны Иванцовой, группового психоаналитика, кризисного психолога и травматерапевта, главы ОО «Кризисный центр психического здоровья».

«Дети на оккупированных территориях, безусловно, относятся к уязвимой категории. Они еще растут, их психический аппарат не окончательно сформирован, они зависимы от взрослых и как минимум будут подвергаться индоктринации (обучение доктрине оккупантов без привлечения критического восприятия – «ОстроВ») со стороны оккупационных властей. А дети из социально неблагополучных семей или дети-сироты будут, кроме того, приобщаться к милитарным и парамилитарным формированиям, и впоследствии, повзрослев, могут участвовать в военных действиях (эти примеры уже видим, потому что война длится 10 лет). Но мы не должны относиться к ним, как к утраченным детям. Ибо даже к детям-террористам есть попытки применять специально разработанные ООН программы реабилитации и последующей реинтеграции в общество. И это был бы для нас гораздо более сложный вызов. Ибо индоктринированный ребенок это не вепонизированный (т.е. превращенный в оружие, от англ. weaponization – превращение в оружие – «ОстроВ»), когда его используют как оружие (дети-террористы в формированиях "Тамильские тигры", ХАМАС, ИГИЛ). Поэтому после освобождения территорий мы должны приложить много усилий по психологической реабилитации наших детей и реинтеграции их в общество».

Оксана подчеркивает: процессы, о которых мы ведем речь, являются обратимыми, но сделать их такими очень трудно, это требует сложной системной работы.

«А системная работа требует больших усилий, крови и пота. И результат очень часто не скорый и не очевидный. Мы (люди) существуем в сложном мире, а хотим скорых и простых решений. Быть человеком – это тяжелый труд», – говорит психолог.