Жила семья. Знаете, из таких, которых вокруг вас тысячи. Квартиру в Луганске, еще до войны, они оставили детям, а сами перебрались жить на дачу в Хрящеватое. И дача со временем стала домом – с теплицей, погребами, запасами в них, плодовыми деревьями и цветами для услады глаз вокруг дома. А по всем выходным в этом доме были дети и внуки. И дом становился похожим на улей, в котором было шумно и тесно, но от этого всем отчего-то было только весело. Но это до войны… А потом случилось то, что случилось. Летом 2014 в этот дом в Хрящеватом перебрался сын с семьей. Сообща решили, что в Луганске без воды и света выжить будет сложнее. Оборудовали всем необходимым погреб и ещё подшучивали над ситуацией, не принимая её всерьез. А когда война подошла совсем близко, сын вывез свою семью дальше, на территорию законной Украины, а родители наотрез отказались покидать свой дом. Да и что могло с ними случиться, если у них есть такой глубокий и надёжный погреб? В конце августа в то украинское село, куда уехал сын, добрались и родители. Только отчего-то к ним все меньше подходило слово «родители» и все больше «старики». За какой-то месяц разлуки они враз стали почерневшими, худыми, усталыми. Почерневшие тени от прежних людей. Дом их сгорел. Знакомый ополченец шепнул, что ночью будет серьезный бой, и что лучше прятаться не в их погребе, а уйти в подвал школы, где прятались тогда многие. Они так и сделали. А утром, стоя у порога школы, они увидели, как горит их дом. Стояли и смотрели: дом, построенный своими руками, плодовые деревья, теплица, гараж, погреба. Собирать в дорогу было нечего, и они отправились к родне. После были долгие списки по утрате в результате боевых действий имущества. Им обещали все восстановить и отстроить. И даже показательно восстановили первые несколько домов из того бесконечного списка пострадавших. Но для того, чтобы бороться за свои права, нужно было жить там же. Ходить, отмечаться, отстаивать свои интересы, узнавать порядок продвижения той очереди. Для этого нужно было просто быть там. А у этих погорельцев будто бы враз закончились силы. У отца обнаруживалась онкология, требующая оперативного вмешательства и длительного ухода, мать слегла с гипертонией. Глядя на этих разбитых и враз постаревших людей без крова, никто не мог бы подумать, что ещё в начале лета сильный и весёлый отец оборудовал погреб, не веря, что все может быть всерьез. И единственным желанием для этих людей стал даже не дом или справедливость, а свой угол, где они могли бы склонить головы. Но у стариков были дети, и сообща им нашли комнату, стараясь как можно меньше вспоминать о том лете… ==== Жила себе женщина. Таких вокруг тысячи тысяч. Обычная, с самой заурядной судьбой. Три брака, амбиции, сын. Пыталась взбивать в своем кувшине молока сливки всю свою жизнь, но всегда были те, кто был ловчее нее, образованнее, имел прочный тыл за спиной. Единственное, что её отличало от остальных, это то, что в любом возрасте она не теряла надежды подняться в тот высший эшелон, куда вход всегда был только избранным. И война стала для нее той последней ступенькой уходящего поезда, куда она успела запрыгнуть, не смотря на свое средне-специальное образование и предпенсионный возраст. Накануне войны она устроилась работать в общественную организацию. И случилось так, что летом 2014 года именно она оказалась тем человеком, кому передал ключи от офиса и все документы выезжающий руководитель. Она уверяла: не переживайте, не уеду, всё сохраню. А после всё было делом ловкости, которой ей было не занимать всю свою жизнь. Через любовника из МГБ она внесла выехавшего руководителя организации в списки не въездных сюда, а себя объявила тем человеком, кого официально назначили преемником. Спорить было сложно – всю войну она охраняла офис, все ключи и печати были у неё, да и желающих спорить с ней не было. А после пошли тонны гуманитарки. И она поняла, что накормить всех голодных невозможно. И она стала помогать тем, кто мог помочь ей. Появился диплом о свежем высшем юридическом образовании, прочные связи во всех эшелонах власти, подкрепляемые подарками в узнаваемых коробках гуманитарной помощи. Она умела быть признательной, и за всю свою жизнь прочно усвоила, что в этом мире продаётся все. В каждом кабинете она оставляла милые знаки внимания, ассоциируясь у многих с Дедом Морозом, осыпающим всех вокруг подарками из бездонных ящиков гуманитарной помощи. Ей не нужны были друзья, ей нужны были союзники во всех властных коридорах, кто поддержал бы её. И, вы знаете, она смогла. Свой штат она укомплектовала из таких же признательных ей людей, которым она отстроила дома, которых она одела и накормила. Каждый из них был признателен ей за все. А она и требовала всего-то – признательности и молчания. На любую критику подчиненных она отвечала одинаково: я его достала из грязи, отмыла и дала работу, он смеет ещё подавать голос? Люди ниже нее стали разменной монетой, она научилась опираться на нужных ей людей и строить прочные связи. Она смогла построить те отношения, на которых воспитывалась когда-то сама – вертикаль нужных людей. Приходя на работу, она видела лесть, все спешили заварить ей чай и найти под столом её туфли. И она наслаждалась тем, о чем мечтала всю свою жизнь: властью и раболепием подчиненных. Она щедро кормила вокруг себя тех, кто помог ей удержаться на этой должности. В моей истории нет морали. За последние шесть лет я видела сотни тех, кто научился жить за счёт гуманитарной помощи, сделав протянутую руку главным источником своих доходов и, если можно так сказать, жизнеобеспечения... Я видела и тех, кто взлетал в поднебесные выси, раздавая голодным помощь и чувствуя себя мессией, которого ждали с голодными глазами. И обе эти грани были страшны. Те, кто отказывался работать, ожидая помощи, привыкали к этой роли, те же, кто помощь давал, ждали признательности лично для себя. Живущие на помощь не пытались искать работу, привычно виня войну, а дающие помощь пренебрежительно морщились от протянутых к ним рук. Да вы оглянитесь, - вокруг таких тысячи. Тех, кто уже никогда не станет прежним, изменив себе за эти шесть лет. Ольга Кучер, Луганск, для "ОстроВа"
