Я хочу у вас спросить, вы когда-нибудь думали о своих отношениях с родителями? Ну, не в том плане, что детские обиды или что-то в этом духе, а именно о том, кто в этом тандеме детско-родительских отношений больше должен и кто за что несёт какую-то ответственность. Я хочу вам сказать, что чем больше я узнаю за эти пять лет, тем сильнее прозреваю. Война показала, что все мои представления о том, что в этой жизни правильно или как должно быть - полная наивность. Коллега рассказывала, как летом 2014 года в их подъезде осталось совсем немного жильцов. Подъезд опустел. И вот на фоне общей тишины, без электричества, в паузе между обстрелами было очень слышно, как в одной из квартир голосит старуха. Пошли, двери не заперты. Дети её выехали, а бабку бросили. Вместе с лежачей бабкой оставили на тумбочке 100 грн – или ли на похороны, или аванс тому, кто возьмётся за ней присматривать. Удобно, правда? Сами сбежали, а бабку оставили помирать. Сама-то она была неходячая, даже воды себе подать не могла. Она и звала, как могла, на помощь, когда к ней и день, и другой, и третий никто не пришёл. Дети выехали, даже не предупредив мать, что уезжают. Ушли, оставив двери открытыми. А представьте, каково это, когда сам встать не можешь, полностью во власти детей, а вокруг хаос, стрельба, и творится не пойми что. Конечно, сейчас нет того, что было тогда. Но этих коллапсов человеческих отношений предостаточно. Старики под девяносто лет рассказывают мне, что ходят за пенсией в Станицу. Сами из какого-то села. Из тружеников, всю жизнь с живностью, с курами, с огородом. Руки не отмыть до самой смерти от этих черных борозд на ладонях. Дочь их от тяжёлой болезни умерла ещё до войны, осталась внучка, которая живёт в Харькове. Да, взрослая, да, работает. Но ближе ведь нет никого. Был ещё сын, но тот погиб от электрического тока ещё в детстве. И на старости лет так вышло, что есть пьющий зять и внучка за тридевять земель. И вот эти старички в старинных плащах ходят за пенсией в Станицу. В смысле, - ходят за второй, украинской пенсией. Это для них целое дело – собраться, нанять машину до моста, перейти, дождаться перевозчика назад, пережить всё это, не померев на всех переходах. Деньги держат в руках от силы полчаса – сразу же переводят их внучке. Все, до копейки. Обе украинские пенсии. И неважно, что внучка работает, что ей эти деньги не так чтобы позарез были нужны. Это их миссия сейчас – жить ради этих денег. Ради помощи единственной родной кровинушке… Ну, так вышло, что пережили старики и сына, и дочь. Говорят, им всего в этой жизни хватает. Одежда не нужна, питаются предельно скромно, с огорода по большей части. Им та вторая пенсия не нужна ни на что, а внучке на что-то да понадобится. И так рассуждают очень многие сейчас. Да что там многие, как бы не все. Я помню то изумление, когда мне старушка с гордостью рассказывала, как переводит всю свою пенсию внучке… в Америку. Даже не в Харьков, как из предыдущей истории, а в Америку. И не от того, что внучка там бедствует, а от того, что бабушка так чувствует себя лучше. Это стимул жить дальше, двигаться дальше, чувствовать себя нужной кому-то в этом мире. Есть и вообще парадоксальные, как по мне, случаи, когда дети и внуки просто забирают пенсионную карточку у стариков. Типа, им одной местной пенсии хватит, они же дома. Причём старики исправно ходят на идентификацию через мост. Не скрывают – денег даже не держат в руках. Да и не держали никогда, - всё детям. А если так разобраться, дети-то не из тех, кто бедствует или не может найти себя. Знакомые рассказывали мне, что в какой-то момент скитаний по городам Украины поняли, что не хотят больше работать. Просто не хотят работать, недоело. И мать, которой пора было выходить из декрета, продлила его по медицинским показаниям, так можно делать до семи лет ребёнка. И стала всё свободное время тратить на поиск гуманитарных организаций, которые будут оказывать помощь их семье. Ну, по типу игры – она им пишет, потом собирает справки, потом ездит за ящиками продуктов и одежды. И так едва ли не каждый день. Ведь миссий вокруг много – есть церкви, крупные и мелкие проекты, оказывающие помощь переселенцам. Питаются они только за счет гуманитарки, одеваются за счёт банка одежды при церквях, а деньги на семейные нужды тратят с отцовской пенсии. Причём, если разобраться, отец, то есть дедушка, сам далеко не молод, а скорее очень стар и болен. И в Луганске у него никого не осталось – дочь с семьёй выехала, а он остался проведывать и оплачивать её квартиру. И оплачивать со своей пенсии, той, которая местная. И давайте теперь разберёмся, кто в этом тандеме кому-что должен, кто лучше живёт и кто хуже, а кто лучше. Можно было бы найти другой город, найти работу или вернуться. Но на каждое из этих предложений есть веский контраргумент – пожив в Киеве уезжать не так уж и хочется, а пожив на дармовые деньги работать хочется ещё меньше. И выходит так, что жизнь дедушки сейчас на вес золота во всех смыслах – куда они без него. И ещё, уже сейчас дочь прикидывает, сколько выручит за его домишко, когда этому придёт свой час. В другой истории в Луганске осталась мама, которой под восемьдесят. Кто ж думал когда-то, что поздние дети не только счастье, но и риск остаться одной в старости, которая случилась почему-то очень уж быстро. Да, у неё сын. От сыновей обычно большого тепла и заботы не ждут. Сын наотрез оказался возвращаться в Луганск. Да, он не нашёл себя в Киеве. Нет у него там своего жилья и каких-то перспектив, но в Луганск с этой властью он уже не вернётся никогда. И мать это понимает. Знаете, чего она боится больше всего? Что в какой-то момент не проснётся. Но это было бы лучшим из вариантов для них – тогда не пришлось бы ухаживать и что-то решать ему с ней. Это было бы счастье. Хотя сын по-своему любит мать и заботится о ней на расстоянии – передаёт лекарства, звонит по нескольку раз на дню, справляясь о её самочувствии. Просто так вышло, что они врозь. И она тоже передала ему карточку – ему Там она нужнее, чем ей здесь… Все эти истории, как ни странно, - о любви, огромной, как Вселенная, любви к детям. И желании сделать жизнь детей лучше до своего последнего вздоха, пока есть такая возможность, пока родители ещё могут почувствовать себя нужными. Ольга Кучер, Луганск, для «ОстроВа»
