Мало кто знает (по крайней мере, из русскоязычной и украиноязычной аудитории), что в истории Польши был такой феномен, как подпольное государство. Или, по-польски, [I]PODZIEMNE PANSTWO. [/I]В буквальном переводе – подземное государство. После того, как Речь Посполитую в конце XVIII в. разделили между собой три могущественные соседние державы - Россия, Австрия и Пруссия, определенные польские круги попытались продолжить существование Польского государства, организовав на утраченных территориях нечто вроде государственной деятельности. Которая, ясное дело, должна была вестись подпольно. В этой сфере польские патриоты достигли примечательных успехов. Приведу лишь один пример. Даже в середине XIX в. в Чернигове, бывшем некогда центром польского Черниговского воеводства, тайными чиновниками подписывались какие-то бумаги, какие-то распоряжения, в т.ч. представления к польским государственным наградам. И кому-то от имени де-факто несуществующего государства, на конспиративных квартирах, вручались ордена. А ведь Чернигов находится на значительном отдалении от этнических польских земель. Кроме того, на тот момент прошло лет двести, как Польша его потеряла. Деятельность подпольного государства проводилась и в Киеве и, конечно же, большинстве крупных городов Правобережной Украины, значительно дольше остававшейся в составе Польши. Однако и здесь на середину XIX в. прошло уже лет 60 после последнего раздела Речи Посполитой, но бюрократы потерпевшей катастрофу страны по-прежнему скрипели перьями по бумаге, выводя какие-то козюльки. К слову, не от этой ли ситуации пошло выражение «дым идет, контора пишет»? Дым от пожаров утерянной польской Ojczyzny, надломленной во время казацких войн и шведского вторжения, уже давно развеялся, а чиновники подпольного государства всё продолжали свою писанину... Какие еще успехи, кроме самого факта существования, были у подпольного польского государства? Пожалуй, главным его успехом сам этот факт и остался, поскольку его структуры так и не были вскрыты российскими властями (хотя отдельные мелкие проколы все же случались). В остальном же, похвастаться мало чем можно, поскольку на реальную жизнь бывших территорий Речи Посполитой деятельность горстки подпольных чиновников, конечно же, не влияла. Реальная власть была у держав-участниц разделов, а общественные процессы протекали уже в контексте других, совершенно новых реалий. Эта страница польской истории вспомнилась мне под влиянием нынешних событий, когда власть Украины, сдав Крым, после долгой паузы создает органы власти Автономной Республики Крым. Так, например, недавно было создано [url=http://vesti-ukr.com/krym/99588-kabmin-utverdil-glavu-gosagentstva-po-voprosam-kryma]государственное агентство[/url] по делам АРК. А пару дней назад, вот, и [url=http://vz.ru/news/2015/6/11/750415.html]крымская прокуратура[/url] - имеется в виду, ее украинская версия. Характерно, что власть Украины создает это все на материковой территории, поскольку, не обладая и десятой частью польской организованности, она только на материке и может это сделать. При всем том, что Украина имеет международно-признанные права на Крым и суверенное право на создание любых управленческих органов, деятельность подобных структур, будет, очевидно, по понятным причинам носить неистребимый отпечаток виртуальности. По крайней мере, до возобновления реального украинского контроля над аннексированными Россией территориями. Спорить по поводу целесообразности или нецелесообразности создания каких-либо крымских агентств и прокуратур в изгнании, равно как и по поводу целесообразности трат денег налогоплательщиков в этом направлении, не буду. Скажу лишь о той черте виртуальности, которая характерна для любой власти без территории. С точки зрения виртуальности власти, Крыму давно везет (со знаком «минус»). Полуостров уже долго существует в обстановке всевозможной виртуальности и подпольщины. И началось это все не в марте 2014 г. В бытность Крыма под контролем Украины здесь, как известно, процветали разнообразные и весьма влиятельные ОПГ (организованные преступные группировки), вроде знаменитых «башмаков» или бригады Поданева. Однако государство до определенной поры еще могло их ограничивать и ограничивало. При Януковиче о борьбе с преступностью уже не имело смысла говорить, поскольку преступность-то и пришла к власти, вогосударствилась (имею право на такой неологизм, ведь есть же глагол «воцерковиться»?). С приходом Януковича преступность и по сути, и в символическом смысле водворилась на самом верху государства, а сорванная рукой преступника с чьей-то головы шапка символически срослась с шапкой Мономаха. Соответственно, и вся Украина в некотором смысле стала преступным лагерем, разбойничьим вертепом (Уркаина), а Крым стал частью этого вертепа и частью Уркаины. Вотчиной пришлых из Макеевки и Донецка народных джартистов. Преступности по определению свойственна конспирация, что наложило свой отпечаток на легитимность и власти Украины вообще, и власти Крыма, в частности. В итоге такая власть, власть с нулевой (или отрицательной?) легитимностью, в Крыму быстро рухнула под натиском путинских «зеленых человечков». А в Киеве незадолго до того - под натиском протестующего народа. Итак, еще в эпоху Украины власть в Крыму в силу преступного перерождения постепенно переходила в подпольный режим, имманентно характерный для криминальных структур, в силу чего теряла свою легитимность и виртуализировалась. Все официальные институты и легальные процедуры к 2014 году стали лишь пустой формой, тонкой скорлупой, ширмой, за которой кипела реальная бурная деятельность по разворовыванию материальных ценностей и ресурсов – единственно живая и серьезная деятельность в Украине на тот момент. В известном смысле можно сказать, что в Крыму ни одно ружье не выстрелило в сторону оккупантов потому, что власть Украины к тому времени там была уже в значительной мере виртуальной. Или, выражаясь более традиционными терминами, власть стала номинальной, причем еще задолго до прихода российского оккупанта. Есть все-таки что-то глубоко закономерное и внутренне логичное в том, что украинская прокуратура АР Крым и до российского вторжения, и после него, была и остается величиной номинальной. Изменились только причины этого. До российского вторжения номинальность украинской прокуратуры в Крыму проявлялась в том, что, не смотря на ее (прокуратуры) наличие, преступность и всевозможные злоупотребления чиновников на полуострове процветали (вспомним незаконное строительство, расхищение земельного фонда, истребление заповедников, все эти битвы за доступ к морю, воровство бюджетных средств и многое другое). Кроме того, еще до российского вторжения украинская прокуратура в Крыму (как, впрочем, и все тамошние властные структуры Украины), подобно подпольщикам, скрывалась от общественного внимания, не желая показывать чинимые сотрудниками беззакония и опасаясь вызвать критику. А теперь украинская прокуратура Крыма, даже если и будет кристально честной, все равно будет оставаться в значительной мере номинальной, только теперь по другой причине - поскольку территория Крыма захвачена оккупантом и де-факто им контролируется. Такой вот закон сохранения номинальности власти и подпольщины в ее деятельности. Власть Украины в Крыму к 2014 году стала номинальной в двух аспектах: и как украинская власть, и как власть вообще. Иначе говоря, власть утратила и черты украинскости, и черты власти как таковой. Это и понятно: как давно замечено, преступность не имеет национальности. А безответственная власть, занимающаяся преимущественно грабежом, перестает быть легитимной властью. *** Следует сказать и о том, что криминальное перерождение власти Украины в Крыму, приведшее эту власть к номинализации (и, в конечном итоге, к капитуляции), происходило не только в Крыму. Оно происходило в той или иной мере на всей территории Украины, включая столицу. Помните? Сторонники Януковича несколько месяцев Майдана отмечали странную пассивность их президента и горько сетовали по этому поводу, говоря: почему, дескать, он не разгонит толпу? – Что, разве нет сил? – вопрошали они друг у друга и пожимали плечами. Сторонники независимой Украины и ее патриоты во время крымских событий тоже отмечали странную пассивность власти и.о. президента Турчинова, и тоже возмущались этим. – Что, разве нет милиции и войск в Крыму, чтобы сбросить сотню «зеленых человечков»? Обратите внимание: ощущение пустоты на месте, где должна быть власть, было и у тех, и у этих. Независимо от политических взглядов и предпочтений, все ощутили пустоту. А значит, что-то в этом есть, ведь не могут же ошибаться в одном и том же столько совершенно разных людей. Не это ли упомянутая в Евангелии «мерзость запустения»? Однако, в любом случае понятно, что изъеденная коррупцией и многолетними беззакониями власть становится трухлявой, сущностно пустой и внутренне бессодержательной. И от этого мерзкой. *** Итак, еще при Украине власть в Крыму стала виртуальной и номинальной. Однако с переходом Крыма в руки России эта виртуальность и «мерзость запустения» не окончилась, а лишь перешла в другие формы. Соответственно, не окончились и злоключения крымчан. Сейчас Крым стал ареной соперничества (пока не военного, а экономического и правового) двух властных систем, каждая из которых имеет свои черты виртуальности. Мировое сообщество признает права Украины на Крым, но де-факто Украина Крым не контролирует. Россия контролирует Крым де-факто, но мировое сообщество законность ее власти над Крымом не признаёт. В итоге и одна, и другая сторона не располагают в Крыму всей полнотой легитимности. Можно сказать и так: на практике каждая из сторон обладает в Крыму частичной, или усеченной, легитимностью. У украинской власти нет фактического контроля, у власти российской – международного признания в Крыму. Так один тип подпольщины, вызванный криминальным перерождением власти, на территории Крыма перешел сразу в два, которые при этом еще и соперничают между собой. Заложниками ситуации стали, как водится, не турчиновы, просравшие Крым, и не путины, его отнявшие, а простые люди. Простые люди, причем независимо от их выбора. Те крымчане, которые выехали на материковую Украину, хотят быть полезны своему государству, но на практике оказываются не нужны ему. Они в большинстве случаев остаются без жилья, без достойной работы, а также сталкиваются с массой проявлений украинского бумажного маразма. Те же, кто остался в Крыму (большая часть), страдают от международных и, отчасти, украинских санкций, в частности, вследствие разрыва нормального транспортного сообщения с Украиной. Следует отметить, что и сам способ перехода от одного типа нелегитимности к двум другим, конкурирующим между собой, носил нелегитимный характер и, опять-таки, какой-то отпечаток тайны, маскарада и спецоперации («зеленые человечки», незаконный, с точки зрения украинского законодательства, «референдум» с очевидно дутыми цифрами и т.д.). Таким образом, формулирую закон сохранения нелегитимности и подпольщины в деятельности государства. Если на территории некоего государства по тем или иным причинам (например, в силу криминального перерождения власти, чрезмерного засилья спецслужб, нелегитимной передачи власти над территорией и т.д.) накапливается большой континуум беззакония, то возникает дефицит легитимности, который, в свою очередь, обладает способностью воспроизводить себя даже в условиях изменения государственной принадлежности данной территории. То же относится к т.н. ДНР и ЛНР. Только здесь все обстоит еще хуже: если за Крым ведут борьбу две стороны, государственная легитимность которых, как таковая, признана в мире, то на земле Донбасса, кроме них, еще путаются под ногами два карикатурных квазигосударственных образования. Отчего хаос и бедствия населения только усиливаются.
