Памфлет «Гвинея-без-Сала», который вы можете прочитать ниже, я начал писать в Кракове (благословенный, прекрасный город!) весной 2003 г., а закончил и издал в Донецке в 2005 г., после большого перерыва. «Гвинея» осталась практически незамеченной в Украине, да я, в общем, особо и не стремился к ее популяризации. Мне было чем заниматься помимо этого, и было достаточно того, что ее прочли мои друзья и знакомые, а один польский журнал году в 2007-м кратко упомянул о литературной новинке. В вымышленной стране «Гвинее-без-Сала» читатель без труда узнает нашу Украину. Часть политических событий, отображенных в памфлете, уже произошла на момент его публикации (уверен, вы легко узнаете их в тексте), а часть произошла позже. Именно это стало одним из моих первых опытов художественного предвидения. Когда через 9 лет, в 2014 г. россияне захватывали Крым, а толпы фанатичных сторонников «русского мира» бились в истерике на площадях Донецка, требуя отделения от Украины, я с печальной улыбкой перелистал последние страницы своего памфлета, где «гвинейцы», уставшие от лицемерия властей и безурядицы, растаскивают свою страну в разные стороны. Кто на запад, кто на восток... А сегодняшние события, события времен президентства Порошенко, вновь напоминают мне некоторые моменты из «Гвинеи-без-Сала». Похоже, что все пошло по второму кругу, а МУДО опять реставрирует свою власть. Власть, которую оно всерьез-то и не теряло никогда в этой стране. А впрочем, смотрите сами. Приятного чтения! [B]Гвинея-без-Сала[/B] (вечерняя сказочка для маленьких гвинейцев) Хорошее это слово: Гвинея. И звучит как-то мелодично, напевно. Не то что, например, «Р-р-россия» в исполнении одного бывшего тамошнего президента. Может быть, поэтому в мире существуют аж 4 Гвинеи: Папуа-Новая Гвинея, Экваториальная Гвинея, просто Гвинея и конечно же Гвинея-Бисау. Правда, знатоки географии уверяют, что есть еще и пятая Гвинея, название которой звучит похоже: Гвинея-без-Сала (главное здесь – не перепутать, поскольку в международных статистических справочниках показатели всех этих стран почти одинаковы). Об этой последней и пойдет сегодня речь в нашей сказочке. Странности с этой страной начались сразу же с момента её возникновения на политической карте. Но обо всем по порядку. Когда-то эта Гвинея была одной из провинций большой колониальной империи, кажется, португальской. И заправляли там всем португальцы, впрочем, всегда вместе с португалоязычными гвинейцами напару. Не всем, конечно, в Гвинее нравился этот порядок – в лесах на западе страны когда-то действовали повстанцы, которыми руководил некий Бэн д’Эрра. Но, впрочем, основная часть населения была вполне довольна. Ведь именно за этой провинцией закрепилась слава главного производителя (да и потребителя) сала в Империи. А с салом, как известно, не пропадешь. Поэтому в колониальные времена официальное название провинции было такое – Гвинейская-с-салом-республика, сокращенно – ГССР. Ещё ГССР была известна обилием оружия, которое горами держали здесь колонизаторы для устрашения соседних непокорных стран. Но время шло. Колониальные империи рушились то там, то сям, пришёл черед и португальской. В Гвинее началось время перемен, и вот тут-то пошло самое интересное. Местный главный идеолог колониализма Храу Чук вдруг стал убежденным сторонником гвинейской независимости. Именно он и стал первым президентом независимой Гвинеи. Конечно, гораздо более органичным на этом посту смотрелся бы потомственный повстанец Чон О’Вилл. Но в руках у Храу Чука была вся сила старой бюрократической машины, что и обеспечило ему победу. Однако не только в пресловутом админресурсе было дело. Немалая часть гвинейцев, ну, не то чтобы совсем не хотело независимости, но не совсем понимало, что это такое. Зато всем было ясно, что такое сало. И в то время, пока Чон О’Вилл горячо говорил о высоких материях, типа героичесой истории и национальных идеалов, Храу Чук выразил понятие «независимость» на простом языке килограммов этого самого продукта. «Чем больше независимости – тем больше сала», «Независимость – это 438 кг сала на каждого», «Португалец съел твоё сало» - подобными плакатами были покрыты тогда все гвинейские города. Независимость наступила, Храу Чук сел в кресло президента, и всё, казалось бы, было хорошо, да вот беда: сала стало не то что больше, но и имеющееся вдруг начало стремительно дорожать. Поначалу это мало кого трогало – каждый уважающий себя гвинеец имел порядочные запасы сала дома, а иногда и на себе. Да и думать ли о сале, когда сбылась вековая мечта... Тем более что культ сала был вскоре объявлен пережитком колониального прошлого, и, хоть продавать и потреблять его никто не запрещал, из названия республики в пику ненавистной империи выбросили слова «с-салом», в результате чего название страны стало звучать так: «Гвинейская-без-сала-республика», или, коротко, Гвинея-без-Сала. Иностранные туристы и даже дипломаты путали слова «без-Сала» и «Бисау», что порождало иногда некоторую неразбериху. Тем не менее, большинство стран мира признали новорожденное государство. Между тем демонтаж колониального прошлого продолжался. Чиновники, хотя и с большим трудом, но переходили на местные африканские диалекты (в быту, в кругу семьи, впрочем, продолжая говорить на португальском). В широких массах проснулся интерес к родной истории, а также к истории соседних родственных стран. И свинарки, и пастухи живо обсуждали происхождение слова «Бисау», и на этот счет мнения разделились. Одни объясняли так, другие эдак (галдёж стоял невероятный), а третьи просто говорили: «Та ну її, оцю Гвінею бісову...”, и, махнув рукой, уезжали за границу, устав от бестолковщины и дороговизны. Те, кто при колониальной администрации занимал хорошие посты, те же и продолжали править независимой Гвинеей. Обкомовцы, райкомовцы и парторги бывшей проимперской правящей партии стали директорами фирм, крупными акционерами банков, ректорами вузов, министрами и губернаторами областей. При этом от прежних клятвенных заверений в любви к народу у них не осталось и следа. Словно сговорившись, они перестали вовремя платить зарплату своим рабочим, ученым, врачам и учителям. Глуповатые рабочие и ничего так и не понявшие в этой жизни ученые продолжали по инерции трудиться, сами не понимая, зачем они ходят на работу. В то же время директора и ректора обзавелись роскошными автомобилями, шикарными особняками, вешая лапшу на уши своим работникам об отсутствии денег. Кто верил этим байкам – продолжал ходить на работу на госпредприятия, а кто нет – кинулся основывать свой мелкий бизнес и осваивать премудрости рыночной экономики. А главное в гвинейской рыночной экономике было научиться отличать дилера от киллера, маклера от хакера, а хакера от дистрибьютора. Дело в том, что вместо полузапрещенного имперского португальского языка в голову гвинейцам стал вдалбливаться почему-то язык другой империи – английский. Через довольно небольшое время он так загадил местные африканские диалекты, что даже самую простую мысль можно было выразить не иначе как с помощью английского. Так, коренное африканское слово „здыбанка” как-то сама собой стала „саммитом”, а заурядная „драка” превратилась в „клинч”. Особенно обнаглело телевидение. Оно вело себя так, будто гвинейского национального языка вовсе не существовало. Слово „виспа” на рекламируемом импортном шоколадном батончике означало по-гвинейски „оспа”. Те гвинейцы, кто взаправду знал свой язык, а не только делал вид, что знает, с отвращением плевались в телевизор. Правда, проклятых батончиков, напоминающих о страшной болезни, становилось все больше... А сала тем временем становилось все меньше и меньше. Наверное потому, что его никто не рекламировал по телевизору. И Храу Чук постепенно всем надоел. Захотелось чего-то новенького (или хорошо забытого старенького). Часть электората (пардон, избирателей) даже взгрустнула по имперскому прошлому. В моду опять вошла Португалия и все ее прибамбасы – артисты и песни, фильмы и анекдоты. И тут на арену всплыл новый человек – экс-премьер-министр Хью Чмо. В бытность премьером он прославился тем, что ничего толкового не сделал, а поднимаясь на трибуну, всегда глубокомысленно, но по-честному на португальском (на котором думал) вопрошал одно и тоже: „А что мы вообще хотим построить?” Непонятно почему, но гвинейцам это нравилось. Кроме того, лысоватый Хью вовремя подметил общественные настроения, и пошел на выборы под лозунгом: „С Португалией – меньше стен, больше мостов”. И хотя стен никаких и так не было, а на португальском берегу никто не ответил взаимностью и даже палец-о-палец не ударил ради строительства этих самых мостов, гвинейцам идея понравилась, и Чмо стал президентом. Мостостроительство стало престижной специальностью, и в сотнях вузов и техникумов открылись соответствующие факультеты. Каждый, кому в прошлой жизни не повезло стать мостостроителем, спешили наверстать упущенное, получив второй диплом. Правовед-мостостроитель, бухгалтер-мостостроитель, менеджер-мостостроитель... Десятки тысяч специалистов таких специальностей стала штамповать мощная образовательная система Гвинеи, созданная еще во времена колонизаторов. Очень скоро подобных бухгалтеров и юристов стало так много, что их некуда было девать, особенно, если учесть, что ни одного нового моста так и не было построено. Здесь следует отметить, что логично мыслящие патриоты-гвинейцы (таковых было немного, хотя встречались они даже на востоке страны), не без удовольствия догадывались, что португалофильские настроения кандидата в президенты показные, и что когда ему удастся усесться в кресло президента густонаселенной и независимой страны, у него появится искушение там и оставаться, и не спешить ввергать свою страну в объятия, в которых она уже побывала. А раз нет альтернативы нормальной независимой жизни, то для чего вообще голосовать за Хью? Неужели нет никого более достойного? Но нормальных людей никто не слушал. Все испортило глупое большинство восточных районов Гвинеи. Они хотели от Хью именно возврата в бывшую метрополию. Хью подумал и решил, что переубеждать кого-то – затея пустая, и лучше просто использовать существующие настроения в своих интересах. Так и произошло. Он развил пропортугальскую активность, большинство на востоке страны наивно проголосовало за хитреца Хью, обеспечив ему президентство. Как и следовало ожидать (но почему-то не ожидалось большинством), первая тронная речь нового президента прозвучала не по-португальски, а по-гвинейски. Морща лобик от нечеловеческого напряжения, Хью Чмо выдавливал из себя гвинейские слова, хотя было видно, что он то и дело готов сбиться на португальский. Видя такое старание, потомки повстанцев на лесистом западе страны облегченно вздохнули, жители восточных районов озадаченно переглядывались, понимая, что их надули. Однако интересен был не только язык нового президента, но и содержание высказываемых им речей. Гвинейцы неожиданно узнали, что то, чем они занимались предыдущие и очень трудные 4 года, суть не реформы, а неизвестно что, а истинные реформы еще только впереди. И Гвинейская-без-сала-республика пошла курсом новых, на этот раз радикальных, рыночных преобразований под руководством „прагматика” Хью. Действительно, очень многое удалось сделать. Для описания этих грандиозных успехов мало обычного человеческого языка, лучше всего подходит язык официальной гвинейской прессы того времени. Итак... В первый год правления Хью Чмо спад производства составил 40 %, зато (о, чудо!) была достигнута „макроэкономическая стабилизация”. Во второй год обвальный спад промышленного и сельскохозяйственного производства продолжился, но „удалось уменьшить темпы спада”. В третий год „удалось увеличить уменьшение темпов спада”. В четвертый год последовало „дальнейшее увеличение уменьшения темпов спада”. Затем был пятый год, когда... Впрочем, стоит ли утруждать себя перечитыванием старых газет? Скажем проще – жизнь „пересічних” гвинейцев становилась все лучше и веселее, только вот веселых гвинейцев с каждым годом было все труднее отыскать на улицах. Они постепенно вымирали. А те, кто оставался в живых, стали обращать внимание на некоторые, с их точки зрения, странности. Вот основные из них. Чем больше президент говорил о подъёме экономики, тем больше предприятий останавливалось. Чем больше говорилось о свободе слова, тем больше убивали журналистов. Чем больше говорили о здоровье нации, тем больше закрывали больниц и клиник. Чем больше правительство боролось с задолженностью по зарплатам, тем больше становилась эта самая задолженность. Короче, чем больше было правового государства, тем больше становилось бесправия на каждом шагу. Да, и самое главное: сало. Его по-прежнему становилось все меньше и меньше. Оно просто убывало каким-то загадочным способом. В этой связи можно привести совсем недавний пример. Официальная статистика отрапортовала об огромном урожае сала, шутка ли – 35 миллионов тонн! Газеты запестрели статьями типа „Гвинея – сальница Европы”. А старина Хью выступил даже с речью, в которой с гордостью констатировал на весь мир, что Гвинея вошла в пятерку крупнейших экспортеров сала на планете. И вдруг, когда пришла дождливая африканская зима, а саванны развезло так, что и свиней-то не выпасти, обнаружилось, что закрома пусты и сало „куда-то делось”. Историей заинтересовалась даже Генеральная прокуратура Гвинеи, конечно же, не сама, а по поручению президента. В ее структуре были созданы специальные службы по защите свиней от свинского с ними обращения. Было предложено создать единый электронный государственный реестр свиней, и непременно с фотографиями. Затею, впрочем, провалил отдел кадров прокуратуры, сославшись на то, что и так по долгу службы его сотрудники видят подобные фотографии каждый день. Надо, дескать, беречь психику людей. Все, как водится, списали на недостаточное финансирование, начавшееся было расследование по поводу сала замяли, а чтобы как-то отреагировать на ситуацию по-государственному, решили немножко изменить государственный гимн. Во-первых, практически не требует финансирования, да и чтобы жители не сомневались в наличии сала в стране. Что и было без задержек узаконено на одном из заседаний гвинейского парламента. Вместо слов старинного гвинейского гимна: „Еще есть немного сала, И хлеба, и воли” решено было петь: „Еще есть премного сала, И хлеба, и воли”. Но гвинейцы этого изменения, кажется, не заметили. Не до того им, несознательным. Все больше их с каждым годом вместо того, чтобы заучивать напамять государственный гимн, уезжает на работу в Португалию... [B]Эпоха экономического подъёма[/B] Так и существовала себе эта маленькая страна, и, казалось, пройдет тысяча лет, и все останется по-прежнему. Но вот в один прекрасный день, который вроде бы совсем не отличался от сотен и сотен предыдущих дней, в воздухе повеяло чем-то новым. Гвинейцы выходили на улицы, ставили нос по ветру, и жадно принюхивались. Никто ничего не мог понять, пока, наконец, Министерство статистики не произнесло странное слово «подъём» (некоторые жители, слушавшие радио, при слове «подъём» даже вскочили со своих коек и приняли стойку «смирно»). Ведь за многие годы кризиса гвинейцы усвоили разные оттенки слова «падение»: оно бывало то резким, то обвальным, то стремительным, то умеренным, а вот подъёма за всю независимую гвинейскую историю пока что не было. - Что бы это могло означать? – судачили на кухнях одни, - неужели, наконец, сала будет больше? - Что-то пока не чувствуется, - сокрушались другие. Впрочем, некоторый рост присутствия всех продуктов, кроме сала, начал, и правда, просматриваться. Их количество стало немного увеличиваться, но не у всех и не одновременно. На улицах больших городов отчетливо больше стало чадящих салоходов – изначально импортных машин, двигатель которых был переделан для работы в местных условиях на жидком сале. Лица все большего числа людей, в особенности тех, что мелькали по телевизору, становились все более гладкими и, казалось, вымазанными салом, что, согласно местной традиции, явно свидетельствовало о росте благосостояния. Стрелка уровня жизни дрогнула и уверенно поползла вверх, к колониальной отметке. - Если и дальше так пойдет, - сплевывали через левое плечо суеверные оптимисты, - то лет через 30 – 40 мы достигнем уровня благосостояния колониальных времен, а там, глядишь, и превзойдем его! - Ну, может, не через 30 – 40, а через 50 – 60 – точно нагоним, - добавляли несуеверные пессимисты. Вообще, Гвинея стала расправлять плечи. Ее войска стали участвовать в миротворческих операциях в соседних африканских странах, культура и вся жизнь которых была очень понятна и близка гвинейцам - например, в Сьерра- Леоне и Либерии. Гордый гвинейский флаг временами реял и гораздо дальше - среди кедров Ливана, в пустынях поверженного Ирака, и даже в горах Боснии. Президент Хью Чмо становился, ни дать ни взять, лидером великой державы, вот только лидеры других великих держав почему-то брезговали садить его рядом с собой на различных встречах, а если и садили, то морщились и прикрывали свои носы надушенными носовыми платками. Движение к прогрессу осуществлялось, но противоречиво. Это был период, когда громкие успехи соседствовали с успехами не такими уж громкими. С одной стороны, доблестная гвинейско-безсальская армия сумела завоевать немалый авторитет у народов умиротворяемых стран. В столицу Гвинеи шли из далеких и близких государств телеграммы благодарности за разминированные поля, обезвреженные бомбы и вылеченных (не за сало) гвинейскими военврачами детей. С другой стороны, на территории самой Гвинеи-без-сала время от времени громко взлетали на воздух склады с боеприпасами, а ракеты на учебных стрельбах почему-то поражали вместо мишеней жилые дома и даже иностранные гражданские самолеты. Впрочем, министры обороны Гвинеи-без-сала не уходили в отставку из-за таких пустяков, ведь президент Хью Чмо ценил свои кадры. Вообще, в Гвинее-без-сала было много странностей, с точки зрения ограниченного европейца. Средний (или, по-местному, «пересічний») гвинеец-безсалец умел выделывать такое, что и не снилось самому развитому европейцу. Он мог жить на один доллар в день, и при этом одеваться и питаться не хуже любого европейца. Он мог иметь огромный салоход, содержать который у европейца просто не хватило бы его хваленых евро, и при этом зарабатывать 25 долларов в месяц. Многие гвинейцы-безсальцы гораздо лучше контролировали свое тело, чем европейцы. Так, им было раз плюнуть превратиться в любого зверя: в соответствии с давней африканской традицией, в Гвинее-без-сала была большая мода на оборотней. В особенности при президенте Хью Чмо расплодились оборотни в погонах. Кроме того, гвинеец-инвалид мог запросто в течение всего лишь какого-то одного года отрастить себе недостающую руку или ногу (а кое-кто уверял, что и голову). Ушлое гвинейское государство знало эти особенности своих граждан, и потому каждый год при назначении льгот и пенсий инвалидам требовало от них справки, что нога или рука не выросла вновь (эти унижающие человеческое достоинство требования государства резко критиковались прогрессивной безсальской прессой, но дело с тех пор нисколечки не сдвинулось). Здоровья у гвинейцев было хоть отбавляй – даже чтобы покончить с собой, отчаявшийся гвинеец должен был выстрелить себе в голову не менее 4 - 5 раз, в отличие от европейца, которому хватило бы и одной пули. Больше всех было сильно на выдумки гвинейское министерство образования и науки, или Минобразин. Чтобы доказать свою приверженность новым, рыночным принципам, оно разрешило ректорам вузов продавать оценки не втихаря, как было раньше, а путем честной и открытой процедуры аукционов. Кто больше даст, тот и получит оценку – куда уж проще и прозрачней. Каждый балл имел свою цену, в зависимости от вуза, местности, аппетитов ректоров и деканов, престижности предмета, и, конечно же, кошелька студента или его родителей. Спрос на баллы со стороны учащейся молодежи устойчиво превышал предложение, и через некоторое время баллов просто стало нехватать, а пятибалльная система стала тесноватой для рыночных отношений. Чтобы насытить спрос, министр образования Гвинеи-без-сала Хрень Мень распорядился перейти на двенадцатибалльную систему, а в перспективе – и на стобалльную, как в соседней Центральноафриканской Республике, правителем которой одно время был каннибал, и опыт которой Хрень Мень любил ставить в пример. Дела вузов пошли значительно лучше, и они стали размножаться, как грибы после экваториального дождя. Благо, тяга гвинейцев к знаниям не иссякала. А чтобы дольше доить учащихся, срок обучения в школах увеличили с 10 до 12, а затем и до 15 лет. Не отстала и высшая школа – там вместо 5 лет стали учить по системе 4 + 2 + 3 + 4 лет. Итого, к сорока пяти годам молодой гвинеец был уже вполне образованным стари... человеком, и мог начинать вносить свой посильный вклад в дело строительства молодого гвинейского государства. Это сразу убивало множество зайцев: во-первых, снимало проблему безработицы, поскольку гвинейцы, вместо того, чтобы обивать пороги заводов и фабрик в поисках работы, прилежно сидели за партами. Во-вторых, престарелые начальники всех сортов могли спать спокойно – конкуренции со стороны молодых выскочек им можно было теперь не очень бояться. Впрочем, замечательная гвинейская демократия и здесь допускала свободу выбора: с любой стадии обучения можно было преспокойно спрыгнуть. Что многие и делали. Ведь все в Гвинее знали, что, хоть с дипломом, хоть без него, а официальные зарплаты у всех одинаково нищенские. Свобода выбора заключалась также и в том, что, если долго учиться было лень, а очень хотелось занять какой-то высокий пост, то достаточно было просто завести дружбу с президентом, или, как это называлось в Гвинее, «стать політичною хвигурою». Так, известен случай, когда министром юстиции Гвинеи-без-сала стал человек вообще без высшего образования, зато друг президента. Так страна обогатила мировой опыт госуправления и наряду с давно известной должностью министра без портфеля ввела в практику понятие «министр без диплома». Еще в оправдание длительным срокам гвинейского обучения следует сказать, что, самое главное, ради чего все задумывалось - резко должен был возрасти уровень образованности [I]«пересічного»[/I] гвинейца. Правда, с последним было по-прежнему туговато. Например, многие гвинейцы после вуза почему-то не умели читать и писать. Широкую известность получили случаи, когда имевшие научные степени и ученые звания профессора-гвинейцы неправильно писали самоё слово «профессор», а вместо слова «декан» на визитках некоторых уважаемых людей было написано «дикан», вероятно, с намеком на целинную дикость, сидевшую в их душе под тонким слоем наносной прозападной культуры. К слову, западным европейцам, уставшим от многочисленных ограничений своей старой и дряхлой цивилизации, нравилась некоторая доза молодости, дикости и вседозволенности у гвинейцев-безсальцев. Свидетельством тому был бешеный успех гвинейско-безсальской культурной программы «Дикие пляски» у европейских обывателей. Гвинейцы вообще были большими оригиналами. В этой стране видоизменялось все, что было занесено извне, включая общепринятые правила арифметики. Так, из четырех арифметических действий гвинейские чиовники фактически пользовались только двумя – операциями отнимания и деления. При въезде в Гвинею сразу после пересечения границы резко уменьшалась сила тяжести, причем это падение сказывалось избирательно, и касалось в основном используемых на рынках гирь. Один килограмм на гвинейском рынке был примерно в полтора раза меньше того же килограмма, но в соседней стране. Да что там гири – как менялись люди! За границей своей родной страны гвинейцы были великими учеными, писателями и полководцами. Но стоило им только возвратиться на Родину, т.е. пересечь границу, как они тут же становились от этого [I]«пересічними»[/I], т.е. никакими. Они как-то незаметно сливались с природой и не отличались на её фоне. Оттого, кстати, вторым по любимости животным в Гвинее после свиньи был хамелеон. Из семи падежей народного языка гвинейские чиновники пользовались только двумя – дательным и взятельным, или, как его еще называли филологи, брательным. Все, кто брал – считали друг друга братьями, и всячески помогали друг другу, выгораживая из щекотливых ситуаций, и недаром в гвинейско-безсальском языке слова «брать» и «брат» считались однокоренными. Вообще, идеи братства и взаимопомощи были очень близки гвинейцам. Несколько крупных левых партий только и жили за счет этих брэндов, хотя их лидеры были и оставались абсолютной серостью. В Гвинее-без-сала было учреждено великое множество государственных наград, но самыми высшими считались орден «Волосатой Лапы» и ордена «За взятие» пяти степеней, которыми награждались особенно преуспевшие в этом процессе сторонники существующей на данный момент власти. Особенно много награждений случилось при Хью Чмо. А в гвинейском языке издавна существовало слово [I]«завзятість»[/I], обозначавшее одно из положительных качеств человека. (окончание следует)
