50 лет назад советские войска вторглись в Чехословакию. Документы КГБ свидетельствуют о том, что на Донбассе нашлось довольно много недовольных этим решением. В том числе – среди шахтеров. 1968 год в СССР стал одним из самых неспокойных на протяжении всей стабильной брежневской эпохи. Всему виной – события в соседней Чехословакии. В стране, которая была одним из сателлитов Советского Союза, без санкции “старшего брата” начались реформы, известные как Пражская весна. Демократические перемены не только создавали угрозу целостности восточноевропейского “социалистического лагеря”, но и могли послужить заразительным примером для советских граждан. Чтобы избежать этого, в “непослушную” Чехословакию были отправлены войска СССР и союзников. Пражскую весну прекратили силой. Комитет госбезопасности старательно отслеживал реакцию людей на происходящее – и на чехословацкие реформы, и на ввод войск. Благодаря огромной сети информаторов сотни высказываний жителей советской Украины фиксировались и передавались “наверх” (руководству украинской Компартии и в Москву). На протяжении весны-лета 68-го этой теме с каждой неделей уделялось все больше внимания, а в конце августа, то есть сразу после ввода войск (военная операция получила кодовое название “Дунай”), количество сообщений с упоминанием Чехословакии просто “зашкаливало”. Сегодня эти документы рассекречены и хранятся в архиве СБУ. “ОстроВ” узнал, что говорили, читали и писали о Пражской весне и ее подавлении жители советского Донбасса. “Подавляющее большинство трудящихся Украины одобряет политику ЦК КПСС и Советского правительства по защите социалистических завоеваний в ЧССР”, – так обычно рапортовали чекисты о настроениях населения. Например, учительница из Свердловска Луганской области Надежда Ковалева была “рада и горда” за советское правительство и его действия. Одобрял военную операцию против Чехословакии и работник Донецкого областного суда Павел Мелетьев. Жители Чехословакии, считал он, “запутались”, и помочь им, спасти от коварных “правых сил”, мог лишь Советский Союз – с помощью армии. Николай Зыков, заведующий кафедрой Луганского мединститута ругал “всякий сброд”, который “лил грязь” на СССР. Среди этого сброда – “отщепенцы” из стран, которые еще недавно дружили с Советским Союзом: Югославии, Румынии, Китая и Албании (все они в той или иной мере поддержали ЧССР). В том же духе высказался и 56-летний работник столовой из Луганска Ивлев: “Хорошо, что войска социалистических стран опередили армию американцев. Сейчас американцам ничего не сделать, а румыны подожмут хвост”. Мастер Донецкого металлургического завода Раппопорт тоже был за жесткие меры по отношению к Чехословакии, но возмущался по поводу “бездельников” (видимо, из руководства СССР), которые “прозевали” перемены в этой стране. При Сталине, считал он, полетели бы сотни голов виновных. Ничего удивительного в таких настроениях большинства советских людей нет. “Киселевы” тех лет ежедневно рассказывали о чехословацкой “контрреволюции” и происках Запада – и этому, как правило, верили. А о том, чтобы других источников информации в соседней республике у граждан СССР не было, заботился все тот же КГБ. В страну запретили ввозить чехословацкую политическую литературу (которая издавалась, в том числе, на русском) и прессу. Многие жители Чехословакии писали письма советским друзьям и знакомым, пытаясь рассказать о событиях в своей стране. “Правда” и “Известия” врут, в ЧССР нет никакой “контрреволюции”, никто не хочет ссориться с восточным соседом – таким был основной посыл большинства писем. Очевидно, чехи и словаки надеялись, что жители СССР, узнав правду, смогут убедить свою власть не подавлять Пражскую весну. Часть таких писем вскрывали и читали “комитетчики” – вероятно, в таком случае до адресата они не доходили. “Мы сейчас хотим идти путем демократии. Вы русские люди, не знаете, что это такое демократия – это свободно жить, говорить и писать”, – расказывал в письме гражданин ЧССР Ярослав Новотный редактору многотиражки шахты “Октябрьская” (Донецкая область) Монастыренко. А Людмила Ковалева в переписке с Матюхиной из Жданова сравнивала положение в Чехословакии до начала Пражской весны со сталинскими временами: “Всюду была неправда, ничего нельзя было добиться, слово против нельзя было сказать, как у вас там”. Попадались, хоть и нечасто, сотрудникам КГБ и письма, звучащие в унисон с советской пропагандой. Мария Лепалова признавалась Ковалевской из Авдеевки, что боится за социализм и дружбу с СССР, и обещала сделать все, чтобы Чехословакия не стала капиталистической. Зачастую обращения на тему происходящего в ЧССР составлялись и рассылались целыми рабочими коллективами. Многие предприятия двух стран годами поддерживали контакты друг с другом, сотрудники ездили за границу обмениваться опытом – и теперь чехи со словаками пытались достучаться до своих старых знакомых. 98 сотрудников меткомбината “Витковице” (город Острава) обратились к коллегам со ждановского завода “Азовсталь”. Предприятия тесно сотрудничали – чехи регулярно поставляли “Азовстали” прокатное оборудование и в тот момент как раз работали над очередным заказом. Письмо на русском языке стало ответом на статью в газете “Советская Россия”, которую прочитали чешские рабочие. Они постарались заверить “азовстальцев”, что инициаторы реформ – никакие не “империалисты” и “авантюристы”, а исключительно сторонники коммунизма, и что сами они полностью поддерживают перемены. Металлурги из Остравы упоминают сторонников Пражской весны, которых в СССР должны были знать и уважать: “Разве являются политическими авантюристами наши у вас хорошо известные товарищи, как, например, Темил Затопек (легкоатлет; имя передано неточно, на самом деле он Эмиль – ред.), Иржи Ганзелка (писатель – ред.), академик Вихтерле (изобретатель мягких контактных линз – ред.), Арношт Лустиг (писатель – ред.) или же люди, которые вместе с советскими солдатами воевали против фашизма у Мадрида, Киева и Праги? Можно так назвать узников из Майданека, Дахау и Освенцима? Мы уверены, что нет!”. Характерная деталь: все четверо известных людей, имена которых приводятся в письме, после окончания Пражской весны, несмотря на заслуги и признание были репрессированы (лишены званий, переведены на “черную” работу) или эмигрировали. Копии письма на русском и чешском были отправлены в посольства обеих стран, СМИ и прочие инстанции. Очевидно, до ждановских металлургов обращение так и не дошло. Тысячи советских школьников переписывались с ровесниками из других стран. В 1968-м чекисты отметили, что чехословацкие дети начали писать в СРСР на политические темы. “У нас не состоится никакая контрреволюция, которая могла бы подвергнуть опасности наш социалистический строй – это мнение вашего правительства и вашей печати”, – писала Лада Коучка Галине Шарапенко из Донецка. Яна Ланирова жаловалась дончанке Зое Щербе на то, что одноклассницы смеются над ней – сами они после ухудшения отношений между странами прекратили переписку с советскими школьниками. В КГБ подозревали, что на самом деле эти послания от имени детей составляют и отправляют взрослые – и предложили парторганизациям организовать ответную рассылку с “правильной” позицией. Несмотря на все усилия органов безопасности и государственной пропагандистской машины, часть граждан заняла “идеологически вредную” позицию по вопросу чехословацких событий. Например, внимание органов привлек крепильщик шахты “Суходольская-1” (Луганская область) Владимир Шерепа. Он не только считал, что советским войскам “нечего делать” в ЧССР, но и заявил, что надо вешать коммунистов – “всех подряд и беспощадно” (эти слова в документе подчеркнуты красным карандашом – на них следовало обратить особое внимание). Сам Шерепа ранее вышел из Компартии. Вскоре Шерепа стал одним из шахтеров, в отношении которых были возбуждены ходатайства о привлечении к уголовной ответственности за “политически нездоровые высказывания”. Чем все закончилось, мы не знаем. Забойщика свердловской шахты №68, чеха по национальности, 47-летнего Ивана Рунчака за “крамольные” высказывания “разобрали” на “совете рабочей чести” шахты. Инспектор Донецкого облздравотдела Василий Репин сравнивал советскую агрессию в Чехословакии и действия США во Вьетнаме. Не видел разницы между советской и американской внешней политикой и енакиевский токарь В.В. Сафонов. А вот врач из Луганска Лев Шварцман провел другую параллель – с вторжением в Чехословакию нацистской Германии в 1938 году. Рабочий шахты “Хододная Балка” из Макеевки Богомолов полагал, что нужно дать чехам жить так, как те считают нужным, не вмешиваясь. И тут же разразился гневной тирадой о положении дел в СССР: “...жизнь хорошая, но только для начальства, которое имеет большие оклады и живет как при коммунизме, а рабочего жмут…”. А инженер-технолог из Северодонецка Баклицкий вообще предсказывал революцию в СССР “как в Чехословакии” – при том не позже 1970 года. В том же духе высказался и северодонецкий маляр В.А. Кононенко. Он был уверен, что после переворота в СССР “честному труженику легче будет жить”. Отдельные жители Донбасса утверждали, что протестные настроения на некоторых предприятиях региона принимали массовый характер. По словам помощника начальника шахты “Ганзовская”, ветерана войны Григория Зубкова, все работники его предприятия “клеймили коммунистов” за то, что те устроили в Чехословакии. Сам он был солидарен с коллегами и считал, что советская власть хочет запугать молодежь, чтобы она не последовала примеру соседей. “Вы послушайте, что говорят рабочие! Мы вам устроим чехословацкие события!” – злобно крикнул старший диспетчер Луганского тепловозостроительного завода И.К. Проха секретарю парткома предприятия. Даже в местах лишения свободы доносились голоса в поддержку Чехословакии. Заключенный одной из колоний строгого режима Донецкой области В.И. Хмелевский написал и зачитал для других осужденных антисоветский стих. В произведении автор призывал народы России (подразумевая, очевидно, весь СССР) “смотреть на Запад” и брать пример с чехов, которые голосуют за демократов и лучше живут. Одной из “групп риска”, в 1968-м находившихся под пристальным вниманием чекистов, были украинские националисты – в том числе бывшие политзаключенные. Один из них, живущий в Донецкой области Яков Дмитрук, слушал сообщения о Чехословакии, передаваемые “вражескими голосами” – радио Голос Америки”. “Какая халера их (советских военных в ЧССР – ред.) приглашала”, – высказался он по поводу августовских событий, проведя параллель со вторжением в Венгрию 12 лет назад. Многие не приветствовали решение советского руководства о вводе войск из-за боязни большой войны, которая коснется каждого. Роль вероятного противника, который поддержит Чехословакию, отводилась или НАТО, или уже упомянутым социалистическим странам, что перешли в разряд неприятелей – Китаю, Албании, Румынии, Югославии. Грузчик луганского завода имени Ленина В.А. Сидоренко, 52 лет, предрекал, что “не одна мать будет оплакивать своих детей”. “А наши солдаты, находящиеся в Чехословакии, ничего не получат, кроме цинковых гробов”, – полагал горный мастер из Шахтерска Николай Цупко. А.Н. Беседин из Краматорска обещал, если его призовут, сразу же сдаться в плен. В Енакиево кто-то расклеил листовки с советом покупать мыло и соль. Посыл был очевиден – скоро начнется война, нужно запастись всем необходимым. Это не единичный случай в те месяцы – в некоторых областях СССР подобные слухи и надписи провоцировали панику, и целые села выстраивались в очередь за мылом, солью и крупами. Летом 1968-го на улицах советских городов и в общественных местах появляются листовки и надписи с протестом против ввода войск в Чехословакию. По тем временам это был довольно рискованный способ протеста – “преступник”, в случае разоблачения, мог попасть в тюрьму на несколько лет. Поэтому, как правило, все делалось анонимно и под покровом ночи. 25 августа в Красном Луче обнаружили 4 листовки в поддержку главного инициатора Пражской Весны – лидера чехословацкой Компартии Александра Дубчека. Из Жданова в московскую редакцию газеты “Правда” кто-то отправил анонимное письмо, в котором советскую верхушку и лично Брежнева обвиняли в “бандитских действиях против социалистической Чехословакии”. Позже автора нашли – им оказался местный житель Владимир Мельников. Против мужчины, которые и раньше анонимно писал в разные издания, возбудили уголовное дело. Надпись в поддержку Чехословакии была обнаружена в районе околоствольного двора шахты “Глубокая” (Донецкая область). Еще один любопытный случай произошел в Куйбышевском районе Донецка. На дверях детской комнаты, действовавшей на общественных началах (что-то вроде детской комнаты милиции) нашли антисоветскую листовку с обещанием “сделать такое как в Чехословакии”. Скорее всего, это был просто плод детского озорства. Нередко школьники, развлекаясь, писали антикоммунистические лозунги или рисовали свастики, воспринимая их как “запретный плод” и не особо вникая в их смысл. Видимо, таким же “запретным плодом” в сентябре 68-го была и Чехословакия. Очень немногие жители СССР осмеливались высказать свое недовольство вторжением публично. Одним из них стал зубной техник Владимир Беляев из Луганска. 22 августа, то есть на следующий день после ввода войск он в присутствии множества людей кричал: “Долой советских оккупантов из Чехословакии!”. Мужчину тут же задержали. Его собирались привлечь к уголовной ответственности. О дальнейшей судьбе Беляева мы не знаем, но в других подобных случаях “преступники” получали тюремные сроки (как правило, 2-3 года) или направлялись на принудительное психиатрическое лечение. Советскую власть беспокоили настроения не только собственных граждан, но и пребывающих в СССР иностранцев – в том числе из Чехословакии. Это были туристы, дипломаты, иностранные специалисты. На Донбассе в поле зрения Комитета попали специалисты, работающие на Горловском химкомбинате и Константиновском металлургическом заводе им. Фрунзе. Они не только допускали “клеветнические измышления” в адрес советских войск, но и не вышли на работу в знак протеста. В августе 1968-го в Украине выступал знаменитый чехословацкий оркестр Карела Влаха. В дни вторжения они как раз находились в Донецке. Несколько раз музыканты упоминаются в сообщениях “комитетчиков” – они не только “допускали идеологически вредные” суждения о происходящем, но и устроили своего рода демарш. На встрече с восточногерманскими и бразильскими артистами они отказались выступать, пояснив, что у них траур. Не только чехословацкие гости фигурируют в сводках КГБ. Французский студент Роже Донио, находясь в Славянске, эмоционально заявил местной жительнице, что теперь из-за вторжения “ненавидит Россию”. А вот работавшие в Донецке вьетнамские специалисты Ву-Ба-Хьен и Ву-Мань-Хунг, напротив, “с удовлетворением” встретили новость о вводе войск. С 1959 года городом-побратимом Луганска был французский Сент-Этьен. После вторжения СССР в Чехословакию мэр Сент-Этьена решил разорвать отношения. Он уведомил об этом Луганский горсовет в письме, которое также не прошло мимо КГБ. Правда, города являются побратимами до сих пор – видимо, идея мэра так и не была реализована (возможно, его не поддержали местные депутаты). К концу 1968 года сигналы о недовольстве в связи с вторжением в Чехословакию в основном стихли. Советской власти удалось справиться с этим вызовом без особых последствий. Но, вероятно, неприятным сюрпризом для нее стал довольно высокий уровень недовольства не только среди традиционных “групп риска” (гуманитарная интеллигенция, националисты, евреи и т.д.), но и среди рабочих – в том числе шахтеров и металлургов Донбасса. Статистику КГБ по регионам, из которых в 1968-м звучали “тревожные звоночки”, найти не удалось, однако Донецкая и Луганская области были в числе самых “неспокойных” в этом плане – пожалуй, сразу после западно-украинских. Эдуард Андрющенко, специально для «ОстроВа»
