Основным постулатом приснопамятных Минских соглашений, наряду с «особым статусом», было проведение в т.н. «отдельных районах Донецкой и Луганской областей» (ОРДЛО) местных выборов. Россия была заинтересована в них, поскольку такие выборы легитимизировали бы ее марионеток в качестве официальных властей в регионе. Это позволило бы Москве влиять через них на все аспекты украинской внутренней и внешней политики. Киев, тоже был заинтересован в появлении субъекта легитимной власти в ОРДЛО, поскольку это вернуло бы регион в украинское правовое поле и, соответственно, создало бы возможности для юридического и финансового воздействия на него. Загвоздка заключалась в том, что в самом тексте Минских соглашений содержалось противоречие, которое блокировало проведение в «отдельных районах» избирательного процесса . В частности, пункт 9 «Комплекса мер по выполнению Минских соглашений» гласил: «восстановление полного контроля над государственной границей со стороны правительства Украины во всей зоне конфликта, которое должно начаться в первый день после местных выборов и завершиться после всеобъемлющего политического урегулирования…». Такая формулировка ставила телегу перед лошадью, поскольку, не имея контроля над границей, Киев не контролировал и территорию, на которой должен был провести выборы. Территорию, где хозяйничали подконтрольные Москве незаконные вооруженные формирования. Соответственно, там не могли бы работать украинские правоохранительные и государственные органы, призванные обеспечить законность избирательной процедуры, не было бы создано равных возможностей для всех украинских кандидатов, партий и СМИ. Москва, в свою очередь, настаивала на «начале» контроля Украины над границей только в «первый день после местных выборов», то есть, фактически, добивалась проведения выборов под дулами ее автоматов, что делало невозможным участие в них украинских партий и СМИ. Миссия БДИПЧ ОБСЕ по наблюдению за выборами также не могла прислать своих наблюдателей на такие выборы, если государство Украина не давало гарантий их безопасности. А Киев априори не мог гарантировать что-либо на территории, которую он не контролирует. Круг замкнулся. Не буду углубляться в тонкости так называемой «Формулы Штанмайера», якобы, призванной разрешить эту дилемму, - это уже история. В контексте темы данной статьи важно то, что и власти и украинское общество вполне резонно воспринимали идею выборов на оккупированных территориях и под контролем оккупанта как угрозу для государства, то есть, - негативно. Различные аналитические центры и украинские политики заявляли о возможности проведения выборов на Донбассе только после деоккупации и некоего избирательного «карантина». Например, первый заместитель председателя фракции "Слуга народа" Александр Корниенко, в декабре 2019 года сказал журналистам, что местные выборы на оккупированных территориях Донецкой и Луганской областей смогут состояться только по украинскому законодательству и после того, как с Донбасса будут выведены российские войска: "Это надо время, за которое все это может реализоваться. Это начиная от полгода - девять месяцев или год - это минимально". Это действительно минимальный названный срок. Другие давали на адаптацию региона к украинскому политическому процессу от года до 3 лет после деоккупации . Такая парадигма настолько утвердилась в общественном сознании, что продолжает доминировать в нем даже сегодня, когда ситуация и на Донбассе и в остальной Украине кардинально изменилась. Кто-то может сказать, что проблема выглядит настолько неактуальной, что нет смысла о ней задумываться. Но еще полтора года назад мы все ждали «весеннего контрнаступления» и очищения Украины от врага до границ 1991 года, а парадигму «трехгодичного карантина» никто не пересматривал. Хотя, окажись результаты контрнаступления позитивными, она могла бы сильно навредить интеграции деоккупированных территорий. Объясню – почему. Но, сначала о том, какие собственно изменения обуславливают необходимость смены парадигмы «избирательного карантина» на деоккупированных территориях. Во-первых, меняется сама модель деоккупации. Если раньше она регулировалась Минскими соглашениями и была фактически навязана нам Россией в ее интересах, то сегодня сам факт освобождения территорий будет обозначать поражение Москвы, соответственно и минимизацию возможности ее влияния на них. То есть, фактор «троянского коня» ОРДЛО в политическом теле Украины больше не актуален, он будет отсутствовать. Во-вторых, до 2022 года и Киев и все наши международные партнеры считали реалистичным только один путь деоккупации – дипломатическое давление на Москву и уступки ей. Это предполагало де-факто сохранение сформировавшихся в «ДНР»/«ЛНР» новых пророссийских местных «элит» и лишь смену декораций для их «работы». Естественно это создавало и психологическое неприятие украинцами и глобальные для страны политические риски. Сейчас единственный реальный сценарий деоккупации - военный. То есть, территория будет освобождена человеком с автоматом, а люди, работавшие на оккупанта считаются врагами и законными военными целями. Это значит, что им придется либо уехать в Россию, либо погибнуть – принимать участие в местных выборах они не смогут. А если даже какие-то мелкие коллаборанты и останутся, то они станут объектом работы СБУ и правоохранительных органов, им будет не до выборов. По словам сотрудников СБУ, с которыми автор консультировался по этому вопросу, для фильтрации людей на деоккупированных территориях понадобится самое большее - два месяца. В-третьих, до 2022 года, судя по итогам парламентских выборов-2019, пророссийский электорат суммарно составлял около 20% голосующих в Украине. Это достаточно серьезная электоральная ниша, которая позволяла местным депутатам идти во власть от пророссийских партий типа ОПЗЖ. Сегодня пророссийская повестка дня остается близкой всего для 2-3 процентов украинцев, соответственно с ней даже не будет смысла идти в народ. Особенно на Востоке и Юге Украины, которые наиболее пострадали от военной агрессии россии. Как видим, «вводные» для проведения выборов на деоккупированных территориях до 2022 года и после - кардинально разные. Значит, нужно менять и парадигму выборов на них. Более того, украинское государство становится, наоборот, заинтересованным в как можно более скором восстановлении демократических процедур на деоккупированных территориях. Главной причиной этого является заинтересованность в возвращении людей в опустевшие из-за войны города и села. Это вопрос и экономического развития регионов (рабочие руки, инвестиции на восстановление), и социальный (возвращение ВПО и обеспечение их условиями для жизни) и политический – возрождение сожженных врагом украинских земель – смысл победы в этой войне. Причем, государство заинтересовано не просто в заселении деоккупированных регионов, а в том, чтоб туда ехали наиболее социально активные и предприимчивые люди со всей Украины, которые смогут обеспечить и экономическое обновление и украинизацию демографического профиля этих областей. Для этого однозначно будут создаваться свободные экономические зоны и льготные программы для переселяющихся/возвращающихся. Но кто поедет в разруху и на минные поля если там он окажется не только в худших бытовых условиях, но еще и ущемленным в гражданских правах – не сможет принимать участие в выборах, влиять на решения местной власти? Если речь об общенациональных выборах, то неучастие в них жителей деоккупированных территорий создаст неадекватную политическую карту страны в парламенте. А отсутствие политического механизма решать спорные вопросы между регионами и центром закономерно приведут к социальным конфликтам, способным переродиться ( с учетом количества оружия на руках у населения) и в вооруженное противостояние. Это для элит выборы это возможность перераспределения ресурсов государства. А для народа это еще и способ выпускания пара. Если его не будет, возможен взрыв. Тем более, что россия, к сожалению никуда не денется и не преминет воспользоваться этим напряжением. Все это говорит о том, что государство должно быть в первую очередь заинтересовано в как можно более скором восстановлении демократических процедур на деоккупированных территориях. В первую очередь – в проведении местных и национальных выборов вместе со всей страной. Только это создаст условия для формирования там инклюзивных социальных, политических и экономических условий, которые обеспечат не только восстановление, но и развитие. Если же деоккупированные территории останутся под управлением военных администраций, без возможности общественности эффективно влиять на власть, если экономические и политические процессы будут контролироваться из Киева (останутся закрытыми для местного /вернувшегося/переехавшего населения), то инициативные и предприимчивые люди просто не поедут туда. Регион будет все больше маргинализироваться и очень быстро действительно превратится в заминированную Дикую степь. Война, разруха, элементы гражданского конфликта (после насильственной мобилизации в «ДНР»/«ЛНР» 2022 года), объективно сделали Донбасс, перефразируя Минские соглашения – «особыми районами». Не «отдельными» как было в Минске, а Особыми. Жизнь там будет сложнее чем в тех частях Украины, которые не находились под длительной оккупацией. Соответственно, для привлечения туда людей нужны стимулы. А ущемление в правах, в том числе избирательных, - стимулом никак не является. Наоборот, на деоккупированных территориях прав и возможностей должно быть больше, а не меньше. Ну и, само собой, они должны жить по тому же политическому календарю, по которому живет вся страна. Сергей Гармаш, президент Центра исследований социальных перспектив Донбасса
