Александр Юшенков встречает нас в своей квартире в Бендерах в футболке с надписью "Кто нас обидит, тот трех дней не проживет" под изображением президента России Владимира Путина. Надо думать, что эту "форму" он выбрал нарочно к приходу гостей. Юшенков рад новым посетителям. После того, как 12 лет назад у него случился инсульт, его наполовину парализовало, а кроме того, отнялась речь. Потребовалось какое-то время, чтобы он снова смог говорить и хоть немного двигаться, но и сегодня 65-летний бывший военный почти не ходит, так что его осязаемый мир ограничен его квартирой. Александр Юшенков говорит, что хорошо рисовал, имел прекрасный голос и играл в ТЮЗе. К 19 годам он был трехкратным мастером спорта — по стрельбе, плаванию и борьбе. В 1968 году Юшенков, уроженец Камчатки, поступил в военное училище во Владивостоке, но после третьего курса был "комиссован по болезни": нападение на его патруль — пуля в легком и пролом черепа. Вскоре его мать и отец-фронтовик решили, выйдя на пенсию, перебраться в Молдавскую ССР, где уже жила родная тетка Юшенкова, которую после войны направили туда "восстанавливать народное хозяйство". Юшенков, как младший сын, последовал за ними. Следующее тяжелое ранение он получил уже в 1992, когда отправился воевать против Кишинева на стороне самопровозглашенной Приднестровской Молдавской Республики. Юшенков просит не смущаться, когда, едва начав разговор, он заходится бесслезным плачем: после инсульта он не может контролировать свои эмоции. Это не делает его, однако, уязвимым в разговоре: ему явно нравится, когда с ним спорят. Он умен, у него стройная логика, он интересный собеседник. "Я не хотел, чтобы мои дети становились людьми второго сорта, — поясняет он мотивы, по которым отправился воевать 25 лет назад. — Если Молдова заявляла, что "никакого русского языка", то, не зная государственного языка, кем они становятся? Нужно уважать любой другой язык, и все такое прочее. Но если тебе не оставляют выбора, если тебя заставляют молиться черти кому, признавать "великую мать Румынию", хотя Румыния вторична перед Молдовой, почему я в этот бред должен верить?" "Просто какой-то блеф" Начало приднестровского конфликта отчасти схоже с началом войны на востоке Украины. Главным импульсом к нему стал языковой закон, называвший единственным государственным языком тогда еще советской Молдовы молдавский, который к тому же в одночасье переводили с кириллицы на латиницу. От чиновников всех уровней требовалось владение молдавским, альтернатива — увольнение. Урбанизированное и индустриализированное Приднестровье, как и урбанизированный и индустриализированный Донбасс, имело и тогда преимущественно русскоязычное население. Его состав формировался в большей мере в послевоенный период, когда тысячи специалистов и простых работяг, подобно тете Александра Юшенкова, направлялись туда восстанавливать промышленность. Как для жителей Донбасса украинский, для жителей Приднестровья молдавский был языком села — консервативной среды, противопоставлявшейся прогрессивному городу. Поэтому на носителей национальных языков тут смотрели как бы сверху, и в своих "националистических" притязаниях они оказывались априори неправы. "Представьте, что к вам в семью приходит какой-то дядя и говорит, что вы неправильно разговариваете, не на том языке, на котором вы всю жизнь разговаривали, вы не так должны разговаривать. Этот район был промышленный, а раз промышленный район — его поднимала только Россия, то есть, все специалисты, естественно, были русскоязычные. Здесь же вообще ничего не было. Люди из сел в 1964-м году еще ходили в лаптях. Когда пришел приказ об обязательном знании румынского языка — не молдавского, румынского, — я работала главным бухгалтером. Сами не владея этим языком нормально, они пытались насадить его другим. Как главбух, я должна была профессионально знать язык, то есть, свободно на нем общаться. Мне тогда было уже 42", — вспоминает Людмила Мальчукова, глава общественной организации Бендерский Союз "Память". Кроме того, как сегодняшняя российская пропаганда Украину, тогдашняя приднестровская пропаганда изображала Румынию "фашистской". Советской версией "немецко-фашистских" захватчиков в Молдове и в прежние времена были "румынско-фашистские захватчики". В 1918-1944, с перерывом на 1940, Молдова уже входила в состав Румынии, и местное население действительно сохранило память о лютых жандармах, почти рабском труде на новых "хозяев", жестком подавлении русскоязычных жителей бывшей российской Бессарабии и в целом — отношении к молдаванам именно как к людям второго сорта. Показательно, однако, что из этого вырос своего рода молдавский патриотизм, который продемонстрировал и Александр Юшенков, когда заявил, что "Румыния вторична перед Молдовой". Даже сегодня в молдавском обществе неоднозначно относятся к идее "румынизации". С одной стороны, многие считают Молдову искусственным образованием — отдельным куском некогда крупного княжества, оторванным в начале XIX века Российской империей и стараниями уже советской власти превращенной в то, чем она сегодня является. С другой — история княжества, которое называлось именно Молдавским, насчитывает больше шести веков, тогда как Румыния появилась на карте Европы полторы сотни лет назад. Две древних молдавских столицы при этом находятся на румынской территории. Тем не менее, антирумынские аргументы Юшенкова и многих других приднестровцев едва ли можно объявить симпатией к Кишиневу, поскольку тему древности Молдавского княжества развивать здесь не принято: слишком уж далеко она может завести. Что есть, так это ностальгия по советской Молдове — чувство, так хорошо знакомое многим жителям Украины, ностальгирующим по СССР. "В Советском Союзе не чурались никакой национальности. Но главной ошибкой в Советском Союзе была графа "национальность" в паспорте. Кому-то нужно было развалить Советский Союз, и нацистам подкинули эту линию: национальность, язык, культура. А меня, например, бесило, когда мне на переговорах молдаване с той стороны говорили, мол, нас Россия прижала — ни культуры своей, ничего. Здесь, извините, эмалевой краской заборы красили, когда в России из ящиков сколачивали дома! В Молдове в каждом селе была музыкальная школа! Заявления о том, что в Молдове исчезает язык, культура были просто каким-то блефом", — рассуждает Александр Юшенков. Советская Молдова была намного богаче и развитей, чем коммунистическая Румыния, так что когда выскальзывающая из Московской орбиты Молдова в начале 1990-х объявила курс на воссоединение с Румынией, в Приднестровье в недоумении пожали плечами. "Я сама там не бывала, но, по словам очевидцев, в 1989-90 это была голодная страна, — говорит Людмила Мальчукова. — Даже людям, которые проезжали ее, допустим, на пути в Болгарию, ни на минуту нельзя было остановить машину, ее моментально облепливали и просили: денег, вещей, конфет, в общем — "дайте, что есть". Естественно, возникал вопрос: Что нам там делать? Кем мы все будем там?" Память Бендерский Союз "Память", который создала и возглавляет Людмила Мальчукова, появился в 1992 году, и это одна из самых старых общественных организаций самопровозглашенной ПМР. Она объединяет матерей, вдов и сирот местных "ополченцев" — именно так тут, как и на востоке Украины, называют местных жителей, воевавших против молдавского правительства. Мальчукова осталась одна с тремя детьми, когда ее мужа похитили в период недолговечного перемирия между молдавским правительством и приднестровским "ополчением". Почти полтора года поисков в молдавских тюрьмах, на кладбищах и в местах неупорядоченных захоронений привели ее в итоге на кладбище в Кишиневе, где похоронили Вячеслава Мальчукова после его недолгого пребывания в молдавской тюрьме. Людмила Мальчукова признает, что в глубине души до сих пор верит, что освидетельствовавший останки ее мужа одесский судмедэксперт ошибся и однажды Вячеслав Мальчуков все-таки вернется домой — робкая и часто тщательно скрываемая надежда, которая теплится во многих семьях, потерявших в вооруженных конфликтах своих родных. В краткосрочной войне между двумя молдавскими берегами Днестра Бендеры оказались не на той стороне. Это единственный город непризнанной ПМР, расположенный на правом берегу реки. Не имея этого естественного заслона, Бендеры приняли на себя основной удар со стороны Кишинева. Боевые действия в Приднестровье велись только несколько месяцев, и масштаб последствий несопоставим с количеством жертв и разрушений на востоке Украины. Однако риторика наших приднестровских собеседников очень похожа на выражения, которыми "республиканская" сторона на востоке Украины оправдывает войну против украинского правительства. "Ни один человек из Бендер не переступил молдавской границы, скажем так. Никого из нас не было по ту сторону границы города, никто ее не переходил. Они пришли сюда, и они грабили, они убивали, они издевались над людьми", — говорит Людмила Мальчукова. К тому времени, как начались военные столкновения, Молдова уже не контролировала свое левобережье и Бендеры. Кишинев направил туда войска, чтобы "восстановить конституционный порядок". Александр Юшенков иронизирует, что "восстановление конституционного порядка" заключалось в якобы повсеместном мародерстве со стороны молдавских солдат. При этом, многие в Приднестровье всерьез верят, что воевали не столько с молдаванами, сколько с румынами, которыми Кишинев и Бухарест усилили правительственную армию. Отсюда также распространился миф о мигрирующих с тех пор от конфликта к конфликту и добравшихся даже до Донбасса, вездесущих "прибалтийских снайпершах", есть даже люди, уверяющие, что видели их лично. Причем в молдавском случае о воевавших против них "снайпершах из Прибалтики" рассказывают на обоих берегах Днестра. Но самый живучий — миф о массовом убийстве выпускников одной из бендерских школ. Возможно это еще одна отсылка к истории ВОВ, в которой Германия "вероломно" напала на СССР в раннее утро, когда школьники готовились встречать рассвет после выпускного вечера. Бендерская версия этого мифа варианта 1992 года настолько важна для местной пропаганды, что однажды приднестровскому телеканалу пришлось даже уволить журналистку, не сумевшую найти кого-то из соучеников ребят, числящихся погибшими. На всех этих обидах и мифах приднестровцы строят убеждение, что кишиневская сторона несет исключительную ответственность за прошлый конфликт, и именно Кишинев должен принести извинения и выплатить приднестровцам компенсации вроде тех, что выплачивала до недавних пор в постсоветских странах Германия. При этом "официальная" память о войне в Бендерах лишена донбасской спекулятивности. Кроме знаменитого Музея бендерской трагедии, о событиях 25-летней давности здесь напоминают несколько крестов и мемориальных плит на местах гибели местных жителей. А также свежий памятник российскому генералу Александру Лебедю на самом въезде в город: именно вмешательство в конфликт группировки войск под его началом вынудило Кишинев отступить и "заморозило" Приднестровье в его нынешнем статусе. Бендерская память эклектична, в ней нет той четкой параллели между событиями "Великой Отечественной" и нынешней войн, которую последовательно проводят де-факто власти восточноукраинских "республик". Могилы и памятники современным героям соседствуют с памятниками солдатам "Великой Отечественной", которые, в свою очередь, находятся рядом с могилами и памятниками офицерам Российской империи, в том числе служившему здесь Ивану Котляревскому, автору "Энеиды". Все это связано в один комплекс со знаменитой Бендерской крепостью, в музее которой стоит крупный бюст Ивана Мазепы, прожившего в Бендерах свои последние месяцы. В отличие от Донецка или Луганска, 600-летним Бендерам не приходилось конструировать свою историю, подстраивая ее под нужный политический момент или интересы определенных политсил. Другое дело, что в Бендерах, в отличие от Донбасса, не происходит и публичных дискуссий об идентичности. Жители самопровозглашенной республики, будь они молдаванами, русскими или украинцами, без колебаний называют себя приднестровцами, и ни один политик, будь то представитель власти или какой-никакой оппозиции, не оспаривает выбранного однажды курса на присоединение к России. "Мы не сложили лапки" Сложившаяся в современном Приднестровье ситуация дает возможность хотя бы поверхностно смоделировать будущее неподконтрольных Киеву территорий Донецкой и Луганской областей, если они на долгое время останутся в своем нынешнем статусе. По версии Приднестровья, это Кишинев, разграбивший все местные предприятия, виноват в том, что непризнанная республика сохранила только малую долю своей промышленной мощи. Неуклонный упадок, от которого ПМР спасают только вливания со стороны России, тут также объясняют происками Молдовы и "фашистской" Украины, упрекая обе страны в экономической блокаде Приднестровья. Население ПМР за 25 лет сократилось на треть. Причем миграция происходила едва ли в направлении Молдовы. Сегодня молдавский языковой закон парадоксальным образом и разделяет, и объединяет Приднестровье с остальной Молдовой. С одной стороны, мало кто из выпускников ПМР отправляется поступать в вузы в Кишиневе, где образование ведется на румынском. В ПМР одним из "государственных" языков, наряду с русским и украинским, называется молдавский, однако мало того, что Приднестровье сохранило кирилличное письмо, на молдавском — как и на украинском — тут никто не говорит. Но — неожиданный поворот — учиться в вузах Приднестровья приезжает молодежь из молдавской национальной автономии Гагаузии, преимущественно русскоязычные жители которой тоже слабо владеют румынским. ПМР привлекает гагаузские семьи также значительно более низкими, по сравнению с Молдовой, коммунальными тарифами: Приднестровье попросту не платит за российский газ, причем долг за него ложится на Кишинев, который продолжает считать эту территорию своей. Так что многие гагаузы либо проживают в ПМР сезонно, либо остаются насовсем. Чего ожидать от конфликта более продолжительного и масштабного, чем тот, что был в Приднестровье? Более широкой пропасти между сторонами, или большей готовности к компромиссу из-за обоюдного истощения? Жители ПМР считают ее состоявшимся государством, признавая при этом, что тяготятся непризнанностью своей "республики". В то же время в признание со стороны РФ, а тем более — в присоединение к ней, тут уже, похоже, мало кто в действительности верит. В последние годы приднестровцы поднаторели в поиске оправданий для России, ставших особенно трудными после аннексии Крыма. Самое частое, что случается от них слышать — "Крым всегда был российским", а Приднестровье — другое дело. На деле же Российская империя присоединила левобережье Днестра всего через десять с лишним лет после завоевания Крыма, Бендеры — через двадцать с лишним. И намного дольше, чем российскими, обе территории были османскими. В ПМР продолжают почитать Путина. Мощнее тут разве что культ Лебедя, несмотря на то, что вскоре по завершении войны российский генерал, которого местные жители делегировали в приднестровский "Верховный совет", жестоко оскорбил их, внезапно отказавшись баллотироваться и назвав ПМР "банановой республикой". Воссоединение же Приднестровья с Молдовой после трагедии 1992 года, по мнению Александра Юшенкова, допустимо только "на условиях полной автономии". "То есть, быть совершенно независимыми. Государству, имеющему свою армию, законы, валюту, суды — все атрибуты государственности, — и быть подневольным? Кому это понравится?" "Я вспоминаю времена, когда я говорил, что у нас будет своя армия, свои законы, свои деньги, своя экономика, своя политика — никто в это не верил. Но 25 лет прошло, а мы-то живем. Ну хорошо, мы не признаны, но это не говорит о том, что мы сложили лапки. Работа не закончится, пока мы не добьемся признания", — настаивает он. Юлия Абибок, "ОстроВ", Виктория Свириденко, Мария Костромицкая Статья подготовлена при содействии Центра независимых социальных исследований, Берлин (CISR e.V. Berlin) в рамках проекта "Мирная трансформация конфликтов на постсоветском пространстве". Проект реализуется при поддержке МИД Германии.
