Потерянный гарнизон

Вчера в Луганской области произошла очень важная история. Сначала в Луганске сдался головной погранотряд, который был связан с Киевом и руководил охраной границы, отдавая указания погранзаставам. А потом пограничники заставы в Свердловске, это город в Луганской области, оставили заставу. Расскажу, как все происходило.

Утром в понедельник пришли сообщения о бое в Луганске на погранотряде в районе Мирный. Попасть туда в тот же день не получалось, потому что мы ездили в окрестностях Славянска и искали беженцев. Мы с коллегами смотрели видео, как пограничники ведут бой под гимн Украины, они лупились 14 часов. Вызывали подкрепление и помощь, прилетел штурмовик и ударил почему-то по административному зданию в центре города. Часть расположена в ужасном месте, как и вообще большинство воинских частей в городах: высотные дома подступают вплотную по периметру, и вести снайперский или гранатометный огонь может любой наркоман, которому вчера дали автомат. Однако они продержались. Мы поехали рано утром на следующий день. Бой к тому времени уже прекратился, но ополчению не удалось взять часть, и они выдвинули ультиматум сдаться или принимать смерть. Начало приема в 18:00 вторника. По окончании ультиматума вокруг части собралось много гражданских.

Матери и пьяные зеваки, ополчение прячется за домами

Матери звонили сыновьям, умоляли переодеться в гражданскую одежду и выйти. Днем из части в 150 человек вышли всего четверо. Мы прикидывали, сколько там может быть местных и сколько из других областей: местных еще можно уговорить выйти, а остальные – смертники. Близилась полночь, штурма не было. И потом станет понятно почему.

Только вернувшись в гостиницу, я услышал стрельбу. Шквальный огонь. В черном небе разлетаются трассирующие. Это ополченцы штурмовали конвойную базу Внутренних войск, которые после Майдана переименовали в Национальную гвардию, – Луганская и Донецкая республики называют их «правосеками». Бились почти всю ночь, а под утро, расстреляв весь боекомплект, пограничники сдались. Примерно в это же время, пока основные силы ополчения мочили вэвэшников, пограничники покидали свою базу.

Ополчение обыскивает базу в Луганске после ухода пограничников. Фото: instagram.com/maximdondyuk

В иерархии погранотрядов Луганская база – очень важная часть в смысле коммуникации. Все приказы из Киева идут туда и только потом на заставы. Таким образом, взяв базу в Луганске, ополченцы получали контроль над всеми остальными заставами в области. Это начало конца Луганской границы. Утром мы с моим другом Максом Дондюком поехали проверять слухи о прорвавшихся в Свердловск чеченцах. Интересно про смежные названия городов в России и на Украине: есть российский Донецк и украинский Свердловск. Ну и про чеченцев анекдот, ими пугают всех, и пропаганда раздувает из них бренд не хуже «Правого сектора». Хотя кроме нескольких десятков подбитых в грузовике в аэропорту, которые уехали в рефрижераторе в Россию, больше их не видел. Есть осетины, их как раз и принимают за чеченцев.

Обычно здесь так: информационный вброс раскрашен эпитетами и небылицами, и его надо проверять на месте, скорее всего, это полная деза. Но если есть обозначение места и хотя бы косвенное подтверждение, – надо ехать. Итак, мы едем в Свердловск искать чеченцев и натыкаемся на колонну пограничников. За несколько минут до этого, проезжая блокпост, напряженные старики-ополченцы предупреждают о какой-то странной и опасной колонне. Пригибаются к амбразурам у мешков с песком, водитель нервничает. Большая колонна с грузовиками, уазиками, гражданскими машинами стоит на обочине, рядом – несколько машин ополчения. Ведут переговоры. Мы выясняем, что застава в Свердловске была окружена несколько дней, боя не было, но мир оказался хрупким. «Тоже посмотрел в лицо гранатомету, теперь знаю, что это…» – сказал один пограничник, выслушав мою историю общения с украинскими ВДВ. До этого они несколько раз не давали четырем КамАЗам пройти со стороны России. КамАЗы потом прорвались в другом месте, а этих погранцов окружили. После падения Луганского погранотряда начальство сначала дало команду покидать базу, и когда они всем конвоем с собаками и женами тронулись в путь, вдруг дало команду оставаться. Командир решил: пусть трибунал, но людей вывезти надо. Большинство в части – мобилизованные. Турчинов их призывал на 45 дней, но люди застряли там на три месяца и больше.

Мы с Максом как плохой и хороший полицейские. Он из Киева, я из Москвы. Когда надо подружиться с сепаратистами, я гАворю мАсковское чё, а когда с украинцами – он киевскоешо. Мы представляемся нашими настоящими изданиями, у меня The New York Times, у Макса Der Spiegel. Это, конечно, немного портит отношение к нам – Lifenews ополчению ближе, но этика важнее, да и в наших аккредитациях названия изданий написаны. Мы договариваемся с ополчением, что можно снимать, как они «мирно» провожают пограничников, провозят их через свои блокпосты, что погранцы едут с детьми и женами. Конечно, это только предлог: важно остаться. Это история, и раз мы там, нужно знать, чем она закончится. Представьте себе колонну из 150 человек, с вооружением, боеприпасами, всем, что можно вывезти с базы, плюс собаки, жены и дети в личном транспорте сзади. Впереди едет «четверка» с пулеметчиком и бойцами ополчения, один из них служил на этой базе, а теперь в ополчении. Командир пограничников, конечно же, нам не верит: москаль и киевлянин пытаются снимать, пишут что-то в мобильники, звонят и говорят на непонятном английском, были уже у ополчения, о чем-то договорились, прицепились на хвост. Военные привыкли верить в силу оружия, а не в силу слов и парламентаризма. Поэтому, когда колонна трогается, мы просто едем в хвосте.

Проезжаем по Краснодону, горожане оглядываются: по городу мирно едет колонна вооруженных украинских военных в сопровождении людей с георгиевскими лентами. На блокпосту за городом «четверка» останавливается, машут рукой, – здесь кончается зона влияния этого отряда сепаратистов, дальше ничья территория до зоны влияния следующей группировки.

Мы звоним коллегам, хотим сообщить о том, что колонна идет в никуда, впереди нет армии, которая могла бы прикрыть их или дать прибежище в долгой дороге до (!!!) Харькова. Макс звонит в СБУ, командование АТО, Генштаб, я некоторым своим контактам в ЛНР. Многие нас спрашивают: «Они ***???»

Вечереет. Нам предстоит преодолеть несколько световых лет мимо территорий, которые контролируют разные группировки, уазики еле едут, глохнут на ходу. Подъезжают коллеги, журналист из ИНТЕРа фотографирует эту колонну, но пишет материал про других пограничников, которые после боя сдали базу с оружием. В одной из машин с журналистами едет «пресс-секретарь министра обороны ЛНР», пограничник отказывается с ним разговаривать, и мы с Максом несколько раз ходим туда-сюда, передавая их слова. Луганск говорит, что не тронет погранцов. Командир ведет колонну дальше, но буквально через пять километров появляются сепаратисты и, завидя колонну, рассыпаются в зеленке. Все разбегаются занимать боевые позиции.

Мы идем разговаривать, ситуацию разруливают, но командир в конце концов понимает, что без буфера ему не обойтись. Впереди могут быть блокпосты, и тогда мирно у них уже не получится. Мы предлагаем вариант: едем впереди по их маршруту, доезжаем до поста, договариваемся, даем отмашку – и погранцы едут. С Луганском договорились через «пресс-секретаря»; в сам город дорога не шла, объехали его через деревни.

Впереди, наверное, самое серьезное место: станица Луганская. Казаки не признают Болотова из ЛНР, они сами по себе, контролируют мосты, и авиация их регулярно бомбит. Злые как собаки. Саша Коц из «КП» не советует ехать, я не могу дозвониться до атамана. Страшновато. Погранцы останавливаются, и нас замечают разведчики казаков. Пока они решают, что делать, приезжает кавказец Иса на белом «фольксвагене», мы рассказываем ему всю историю нашей поездки, он понимает и говорит, что дает слово: колонна проедет. Мы ставим условие: снимаем проезд колонны через блокпосты. Присутствие фотодокументаторов должно отпугнуть горячие головы от желания пальнуть исподтишка. Проезжаем, кажется, уже бесконечные посты в станице, на каждом приходится останавливаться и смотреть, чтобы все машины с бойцами и семьями держались вместе. На одном блокпосту переговоры затягиваются; бойцы, видя, что это надолго, выпрыгивают в лес по нужде и чуть не попадают на растяжки. Блокпост их вовремя останавливает, стреляют в воздух, и чуть не завязывается бой. Уже ночь.

На последнем блокпосту с командира требуют магарыч: усовик (или что-то там) для СВД. У него нет таких винтовок, и разочарованные ополченцы пытаются хотя бы отжать гранаты у солдат. Когда это не получается, злобно желают встретиться с «ихними правосеками», которые не пощадят дезертиров. До украинского блокпоста 20 километров. По дороге колонна чуть не напарывается на трактор с плугом, который едет без света. Это no man’s land, теперь и свет луны более спасителен, чем свет фар.

Мы въезжаем на форпост украинских сил.

Я ждал братаний в свете луны, плачущих мобилизованных, которые вернулись обратно в ридну Украину. В итоге мы и они получили холодный прием со словами: *** на встречу приехал спецназ, у которого был приказ расстрелять колонну, потому что они «дезертировали» с базы, которую вторым приказом нужно было охранять…

Я представляю себе мысли командира: сначала «стандартная» работа, чтобы не допустить нарушителей границы (на армейских КамАЗах), потом окружение и переговоры, потеря командного пункта и связь со штабом только по личному мобильному, ультиматумы и гранатометы, направленные как на бойцов, так и на семьи, приказ уйти, приказ вернуться, назойливые журналисты, они же потом журналисты-переговорщики, посты (где ты уже проехал, а твои уазики еще едут под прицелом), дорога с трактором-плугом без огней при свете луны и, наконец, свои с приказом расстрелять на месте.

Потом все-таки колонну пускают и «протягивают» дальше. Мы отпускаем водителя, который все время ехал с нами впереди колонны, чтобы он мог вернуться в Луганск, не попав в лапы «правосеков» и избежав допроса. Бедный дедушка, он не ожидал, что окажется с сумасшедшими фотографами в голове колонны, которую должны расстрелять в ближайшем поле. Мы прыгаем в кузов и едем с мобилизованными разнорабочими, бурильщиками, строителями.

Короткая остановка еще на одном блокпосту, пограничникам уже все равно, кто это, они просто выходят из машин и закуривают. И «свои», и «те» говорят на одном языке, все простые люди. Я даю сигарету бойцу, а он спрашивает:

– Чей это пост?

– На флаг посмотри!

– ***.

Он обнимает своего друга из уазика, я не могу это снять: темнота. Только звезды.

Дальше едем до штаба погранслужбы в Беловодске. Там местный командир сухо говорит: «Журналисты, спасибо. Вот телефон гостиницы, прощайте». Все номера, конечно, заняты, мы остаемся на улице с бойцами. Из штаба слышны ругань и крики, мы пьем чей-то местный самогон, все рады выбраться. Бойцы понимают, что раз мы остались с ними до самого штаба, то война не закончилась пересечением границы постов свой/чужой. И это правда. Приходит командир и говорит, что его и других офицеров, без солдат, отсылают обратно на заставу. Выполнять приказ.

Сергей  Пономарев, СЛОН