В сентябре 2023 года суд на Полтавщине оправдал жителя Харьковской области, бизнесмена и бывшего милиционера, которого обвиняли в коллаборационистской деятельности. Обвинение утверждало, что в своем оккупированном поселке весной и летом 2022 года харьковчанин указывал оккупантам на места проживания украинских полицейских и бывших военных, участвовал в строительстве блокпостов, позволял себе поведение и утверждения, которые указывали на его близость или принадлежность к оккупационной администрации. Против мужчины свидетельствовали не только некоторые местные жители, которых он называл коллаборационистами, но и документы оккупационной администрации, в частности, официальная благодарность ему за участие в возведении фортификаций и трудовой договор с ним. Обвинение также утверждало, что в период оккупации мужчина носил или имел дома российскую полицейскую форму. Свидетели защиты, в свою очередь, настаивали, что во время оккупации мужчина открыто высказывался за Украину и против оккупантов, за что его несколько раз били, прятал у себя своего пасынка, бывшего украинского военнослужащего, и носил украинский пиксель. Никто из тех, на кого мужчина якобы указывал оккупантам, не попал к ним в руки. В оккупационной полиции работал не он, а его родной брат, говорили свидетели. Те из них, кому приходилось бывать в полицейском участке, утверждали, что ни разу не видели там обвиняемого. Сам мужчина также утверждал, что российские военные разграбили его магазин и кафе, которое, как можно понять из судебных документов, они использовали как базу. Из документов видно, что обвиняемый, который, очевидно, имел юридическое образование, очень грамотно строил свою защиту. Суд первой инстанции расценил доказательства обвинения как недостаточные. В мае 2024 года апелляционный суд Полтавской области отменил решение суда первой инстанции и отправил харьковчанина на десять лет в тюрьму. Мужчина подал кассационную жалобу на это решение. Этот случай – один из немногих, в котором обвиняемый яростно защищается, и один из всего нескольких – вероятно, трех, – где суд вынес оправдательный приговор. Офис генерального прокурора насчитывает 8269 уголовных производств по относительно новой статье 111-1 "Коллаборационная деятельность" Уголовного кодекса. В Едином государственном реестре судебных решений есть уже 1694 приговора по 111-1, но из них всего 32 в апелляционной инстанции и пока ни одного в кассационной. Преступления и их жертвы Статья о коллаборационистской деятельности появилась в Уголовном кодексе в марте 2022 года, очень скоро после полномасштабного вторжения России в Украину. Алена Лунева, директор по адвокации в Центре прав человека ZMINA, говорит, что цель статьи была превентивная, то есть, законодателям речь шла о недопущении коллаборационизма на только что оккупированных территориях. Но поскольку они не учли – а поэтому и не исключили – оккупацию, которая длилась с 2014-2015 годов, эта обширная статья криминализировала любую активность, которую она определила как коллаборационистскую, на всех без исключения оккупированных частях Украины. "Это означает, что на момент вступления в силу закона все те, кто каким-то образом высказывались против Украины, занимали какие-то должности в оккупационных органах власти, занимались хозяйственной деятельностью на оккупированных территориях, автоматически попали под действие этой статьи. Это сотни тысяч людей, которые жили в оккупации, хотя государство не запрещало им этого", – отметила Лунева. Наблюдая в течение следующих двух лет за практикой применения статьи 111-1 правоохранительными органами и судами, украинские правозащитники і другие специалисты в сфере права накопили целый ряд замечаний. Юристы отмечают, что статья 111-1 имеет слишком широкие и неоднозначные формулировки, не учитывает мотивы правонарушения и нанесенный ущерб, к тому же в Уголовном кодексе есть несколько статей, которые в большой степени дублируют друг друга. Это приводит к очень значительным вариациям ее применения, потому что "никто не берет на себя ответственность давать разъяснения, толкования этих статей и возможной практики их применения. Например, нет единой позиции, считать ли проявлением коллаборационизма уплату налогов на оккупированных территориях", - говорит Алена Лунева. Алексей Арунян, судебный корреспондент, который освещает процессы над обвиняемыми в коллаборационизме, приводит пример, когда один и тот же апелляционный суд в одном и том же составе в одном случае смягчил приговор, заменив реальный тюремный срок условным, а в другом оставил приговор без изменений, подтвердив тюремное заключение. В обоих случаях речь шла о занятии должностей в оккупационных органах власти, но как раз во втором случае человек не имел официальной должности, а продолжал работу на общественных началах, исключительно ради помощи соседям, не получая никакой материальной выгоды. Суды учитывают в качестве доказательств документы российских оккупационных органов власти. Это также непоследовательно, подчеркивает Лунева: уже десять лет правозащитники безуспешно борются за признание в Украине документов о рождении и смерти, выданных на оккупированных частях Украины. При этом для судов не составляет проблемы осуждать граждан на основе грамот, трудовых договоров, выписок из приказов оккупантов и тому подобное. Дела за коллаборационизм имеют большой общественный резонанс. Стороны – и обвинение, и защита – и судьи работают или, вероятно, считают, что работают под большим общественным давлением. Это особенно чувствительно для адвокатов, которых украинское обшество склонно отождествлять с их подзащитными Алексей Арунян говорит, что примерно половина читательских реакций на его тексты – это осуждение как всех без разбора людей, которых судят за коллаборационизм, так и журналистов, которые их якобы защищают. Для правоохранительных органов, обвинения речь может идти также о банальных показателях: чем больше производств, чем больше судебных дел, чем больше обвинительных приговоров, тем позитивнее оценка их работы, будь то правительственная или общественная. К тому же, играют роль личные убеждения участников процессов: у адвокатов, правоохранителей, судей, как и у любого другого человека, может быть личный запрос на наказание любого, кто так или иначе сотрудничал с оккупантами. В Центре прав человека ZMINA отмечают, что фактически единственная мера пресечения, которую применяют суды против обвиняемых в коллаборационизме, – это содержание под стражей, несмотря на состояние здоровья или семейные обстоятельства. При этом все понимают, что на скамье подсудимых – в основном люди, которые не сбежали вслед за оккупантами, а остались в своих общинах, потому что не считали себя в чем-то виновными. Многие процессы и приговоры, впрочем, происходят в отсутствие подсудимых, среди которых или те, кто таки сбежали, или те, кто живут на территориях, оккупированных еще десять лет назад. Но еще есть немало приговоров, которые учитывают соглашение подсудимых со следствием, когда подсудимый признает вину. Это не обязательно означает, что человек действительно соглашается с обвинением. Соглашение со следствием гарантирует более мягкое наказание, без тюремного заключения, но такой приговор нельзя обжаловать в апелляции. Этот подход часто критикуют за то, что он предусматривает замену тюремного наказания штрафами и "благотворительными взносами" обвиняемых на нужды Вооруженных сил. То есть, это опция для богатых. Например, так избежали сурового наказания многочисленные владельцы крупных и средних бизнесов, которые продолжали торговлю с Россией даже после февраля 2022 года. То есть, в тюрьму попадают как раз те, кто категорически настаивают на своей невиновности. Часто это люди, которые сами являются жертвами военных преступлений: физического насилия, принудительной мобилизации и тому подобного. "Согласно международному гуманитарному праву, оккупационная власть должна привлекать местное население к поддержке жизнедеятельности территорий. Это означает, что должны быть категории лиц, которые защищены от преследования: работники сферы ЖКХ, педагоги, медики. Криминализируя такое привлечение, Украина фактически перекладывает ответственность со страны и ее должностных лиц, совершивших вооруженную агрессию, на население оккупированных территорий", – заключает Алена Лунева. О количестве и качестве Содержание судебных документов, касающихся дел о коллаборационизме, свидетельствует также об объективных сложностях, с которыми сталкиваются украинские правоохранители и суды при сборе и анализе доказательств. Например, во многих случаях свидетелями обвинения выступают люди, которые имели личный конфликт с обвиняемыми или другие личные мотивы добиваться заключения своих бывших соседей, партнеров или конкурентов, и бывает, что судьи обращают внимание на такие нюансы. Но проверить аргументы участников процессов бывает очень трудно, потому что речь идет преимущественно о разрушенных и разрозненных, а то и до сих пор оккупированных общинах, когда не только обвиняемых, но и пострадавших и свидетелей часто невозможно найти или привлечь. Многие – по разным причинам, таким как деморализованность, страх, бедность или все вместе, – даже зная о процессе, не могут или не хотят принимать в нем участие хотя бы в статусе зрителей. Алексей Арунян, например, рассказывает, что из Лимана даже ближайшие родственники подсудимых не посещали заседания, которые проводились в Днепре, потому что им нечем было заплатить за дорогу и проживание. В одном случае процесса над общественной активисткой, говорит он, соседи как-то собрали деньги на адвоката, но те загадочно исчезли, оставив подсудимую без качественной защиты, а людей, которые намеревались бороться за ее оправдание, в еще большей фрустрации. То есть, отсутствие разъяснений и толкований относительно норм статьи 111-1 и их применения, вместе с рядом таких объективных и субъективных общественных сложностей, – это проблема не только тех, в отношении кого применяются эти нормы, но и тех, кто их применяет. Это большая государственная проблема. И чем дольше ее не решать, тем, очевидно, больше она становится. Несмотря на то, что статье 111-1 всего чуть больше двух лет, доля производств по ней – самая большая среди всех производств по преступлениям против национальной безопасности, согласно подсчетам Генеральной прокуратуры: на 111-1 приходится половина всех производств. Это статья, по которой судят исключительно граждан Украины, в то время как другие, например, 111-2, "Пособничество государству-агрессору", могут касаться также иностранцев. Также уже сейчас производства по 111-1 – это шестая часть всех производств по правонарушениям, связанным с войной, в том числе по военным преступлениям россиян. Такой масштаб без упорядочения практики применения статьи о коллаборационизме – это сигнал тревоги, который законодатели и практики не могут игнорировать. Это вызывает воспоминания о репрессивном подходе в послевоенном СССР, где сам факт проживания человека в оккупации делал его виновным в глазах властей. Планируя реинтеграцию и восстановление наиболее пострадавших от российской агрессии территорий, украинское государство должно было бы демонстрировать прямо противоположный подход: четкие и понятные законы, однозначность и беспристрастность их применения, несомненность справедливого отношения ко всем своим гражданам. Пока Генпрокуратура отчитывается о количестве, игнорируя запрос правозащитников и доброй половины общества на качество, нам до этого еще очень далеко.
