То, что началось в западных медиа как своеобразное празднование годовщины освобождения Херсона, постепенно обернулось рассуждениями о новой херсонской кампании украинской армии. Пока обозреватели не имеют много деталей, поэтому в основном воздерживаются от оценок и прогнозов, тем более, что бои на левом берегу Днепра почти сразу покрыл туман войны с российской стороны. "Боец украинского спецназа, который участвовал в речном десанте и вернулся в бой, несмотря на потерю ноги весной после подрыва на мине, рассказал, что украинские военные пытаются до зимы перерезать России пути снабжения на левом берегу. По словам солдат, 7 ноября россияне начали массированный обстрел украинских позиций вокруг Крынок, применяя авиацию и реактивные системы залпового огня с термобарическими боеголовками. Андрей и Ярослав говорят, что вышли оттуда в ступоре, крайне измученные," – рассказали со слов украинских солдат в The Wall Street Journal. Как пояснили там, "Ярослав присоединился к украинскому контрнаступлению после месячной морской подготовки в Великобритании весной. Но когда его подразделение вошло в Крынки, 45-летний мужчина почувствовал, что британские солдаты, которые его тренировали, не имели никакого представления о суровости этой войны. По его словам, 70 процентов домов в селе были целыми, когда он приехал, но когда через шесть дней он уехал, только 30 процентов все еще стояли. Леса вокруг Крынок были полны трупов, как российских, так и украинских, которые никто не имел возможности собрать. "Это наш последний шанс на прорыв, пока война не зашла полностью в тупик", – сказал Ярослав, который отметил, что херсонская кампания была его самой тяжелой битвой с момента российского вторжения в феврале 2022 года. "Если мы не получим поддержки, эта операция может стать нашей лебединой песней"." Наступление на Херсонщине потенциально не только перерезает пути снабжения российских войск из Крыма, но и отдаляет российские подразделения от Херсона, делая его недосягаемым для артиллерии. В The Washington Post, чьи журналисты побывали в Херсоне в годовщину освобождения города, отметили, что "в последние недели украинские войска активизировали опасные переправы через реку, стремясь занять новые позиции и отодвинуть российские линии на восточном берегу еще дальше. Москва, тем временем, похоже, отказалась от идеи заручиться поддержкой населения для повторной оккупации. Вместо этого Россия усилила бомбардировки Херсона, очевидно, намереваясь уничтожить город и его жителей, обстреливая его артиллерией, сбрасывая бомбы с самолетов и запуская баллистические ракеты". По наблюдениям корреспондентов американского издания, "в отличие от многих прифронтовых городов, в Херсоне работают и заполнены супермаркеты и рестораны. Критически важная инфраструктура восстановлена. Улицы относительно оживленные. Люди посещают занятия по йоге и поэтические кружки. Такую картину нормальной жизни нарушают мобильные артиллерийские подразделения, которые патрулируют город и следят, нет ли в небе беспилотников и других атак в их сторону. Страх коллаборационистов остается, и многие жители остерегаются информаторов. Когда журналисты Washington Post посещали город, артиллерийский обстрел попал в парк как раз тогда, когда многие люди обедали там. С приближением сумерек улицы пустеют, а жители прячутся, чтобы переждать еще одну ночь обстрелов. "Поверьте, здесь далеко не все нормально, – сказал губернатор Херсонщины Александр Прокудин. – Все очень удручающе. Ситуация крайне напряженная"." В The New York Times, между тем, напомнили аудитории о том, что происходит в местах, где остаются российские войска. Одна из героинь текста, которую называют только по имени, Эвелина, была недавно вынуждена бросить дом и бежать с дочерью-подростком из оккупированной части Украины, поскольку солдаты-оккупанты начали угрожать ей расправой в случае, если она в дальнейшем будет избегать получения российского паспорта. "По ее словам, на подконтрольных России территориях ситуация стала настолько напряженной, что "страшно выглянуть в окно", – процитировали в NYT. – Военный тупик, который сложился на юго-востоке Украины, создает угрозу безопасности остальной части страны и обещает Европе длительный период нестабильности. Но для примерно 4-6 миллионов украинцев, живущих на удерживаемых Россией территориях, как жила Эвелина, эта патовая ситуация означает нечто более удручающее: оккупацию, которой не видно конца. Потеряв около половины своего населения и находясь под жестким военным правлением, полоса оккупированной Россией территории размером с Нидерланды застряла в затруднительном состоянии неопределенности: под управлением России, но признаваемая большинством стран мира как украинская". В американском издании также отметили, что "демографическая ситуация в этих регионах меняется, поскольку люди трудоспособного возраста бегут, оставляя старшее и более бедное население. Российские солдаты расквартировываются в брошенных домах, уровень преступности растет. Российские бизнесмены заставляют местных предпринимателей продавать магазины и фермы, мигранты из Центральной Азии появляются на рынках и как рабочие". "Репрессии, включая пытки в импровизированных местах несвободы в подвалах, направленные против тех, кто проявляет проукраинские взгляды, меняя политический состав региона в пользу России, а также смещая культурный ландшафт в сторону от украинского языка и идентичности", – написали также в The New York Times. "Будет ли Крым частью единого рынка?" Показательно, что на проблему оккупации части Украины уже начали указывать в разговорах о вступлении нашей страны в ЕС, притом вряд ли справедливо. Так, по словам The Economist, "отчасти проблема заключается в том, что вступление в ЕС требует единодушного одобрения всех стран-членов на каждом этапе процесса. Многие говорят о "процессе, основанном на заслугах", то есть таком, который не предлагает коротких путей странам, стремящимся стать членами ЕС, – эту фразу использовала и Комиссия, когда обнародовала свой новый отчет. Никто не хочет позволить новым членам присоединиться к ЕС только для того, чтобы они отказались от своих обязательств в сфере верховенства права и демократических норм, как это произошло, в частности, в Венгрии в последние годы. Следовательно, путь к вступлению будет длительным. По оценкам одного дипломата, национальные столицы будут иметь от 300 до 400 возможностей фактически наложить вето на любого нового члена, поскольку прогресс по разным показателям измеряется годами. Никто не высказывается критически об Украине публично. Но в частных разговорах некоторые дипломаты выражают беспокойство, что будет сложно предоставить доступ стране, которая не полностью контролирует свою территорию, не говоря уже о стране, которая находится в состоянии войны. "Будет ли Крым частью единого рынка?" – спрашивает один из них. Соглашение о беспошлинном доступе украинской сельскохозяйственной продукции в ЕС в начале войны оказалось настолько обременительным для соседних стран, таких как Польша, что они фактически заблокировали экспорт от своего союзника. Подобные проблемы непременно возникнут с приближением фактического членства в ЕС". Вопрос о Крыме выглядит абсурдным и сам по себе, и в контексте опыта ЕС, один из членов которого, Республика Кипр, так же, уже 50 лет, не контролирует значительную часть своей территории, фактически оккупированной Турцией. Так же в тексте не упомянуты аналогичные проблемы Молдовы и Грузии – двух других стран-кандидаток на вступление. Будут ли Приднестровье и Абхазия частью единого рынка? "Сегодня она работает шахтером" Наконец, о демографической ситуации на территориях под контролем Украины, и цене удержания по крайней мере того, что на Западе называют "тупиком". В репортаже из Днепра корреспондент The Wall Street Journal рассказал, что "количество украинцев, которых убили российские захватчики, превысило возможности Морга 4 в этом восточном городе. Все, кроме двух, из десяти мешков с телами лежали на полу у запасного входа одним утром недавно, потому что там не было достаточно каталок. Патологоанатом Виталий Левченко пробирался среди них, с руками в карманах его белого лабораторного халата. У главного входа в здание ждали родственники, которых надо было убедить, что да, эта коллекция костей и мяса в таких мешках когда-то была их отцом, сыном или мужем. 36-летний Левченко нашел короткий путь в начале войны, когда морги были переполнены. Он начал фотографировать передние зубы погибших солдат, если они были целыми. "Зубы очень помогают, – сказал он. – Люди помнят улыбки своих родственников"." "Левченко собирает и фотографирует как можно больше деталей, чтобы продемонстрировать семьям, что погибший – их родственник, – отметили в американском издании. – Склонить чашу весов может фрагмент татуировки, форма уха или металлическая пластина после операции. "Мы не знаем, что люди помнят, что для них важно", – сказал он. Личные вещи могут помогать, но дело с ними – испытание отстраненности ученого. "Я открываю их вещи, а там детские рисунки, – сказал он. – Мой сын тоже рисует рисунки". "Я вынимаю их, фотографирую, откладываю в сторону. Об этом не надо думать, потому что через несколько недель можно просто застрелиться, а это никому не нужно", – сказал он. – Вот такое. Работа"." Другой герой репортажа, местный военный капеллан отец Дмитрий Поворотный, рассказал, по словам корреспондента WSJ, что "иногда он теряет самообладание во время церемоний, и не только по тем, кого он знал. "Я вижу горе в семье, вижу молодую вдову с младенцем на руках, и как сложится ее судьба, знает только Бог, – сказал он. – Я вижу пожилых мужчину и женщину, которые похоронили своего сына или дочь: они мечтали о будущем, а теперь у них не будет внуков". Когда такое случается, сказал он, он снимает очки, вытирает глаза и берет себя в руки, прежде чем продолжить. Горе и боль, которые его окружают, скорее закалили, чем поколебали его убеждение, что Украина не имеет выбора, кроме как продолжать борьбу. "Это трагедия, – сказал Поворотный, остановившись на мгновение среди ряда могил. – Но это не значит, что мы должны любой ценой остановить войну. Это было бы предательством их памяти. Какое соглашение может быть с убийцами? О чем мы можем договориться?"" А героиня репортажа The Economist с Днепропетровщины – женщина, у которой война так же забрала родных, а еще дом, город и работу. "Оксана говорит, что поставила свою жизнь на паузу, – начинался текст британского издания. – Два года назад Covid-19 забрал ее мать и мужа. Этой весной российская артиллерия забрала ее отца и старшего сына. "Я с головой погрузилась в работу", – говорит она в 480 метрах от окраин Терновки, города на востоке Украины. Белки ее глаз светятся в окружающей темноте. В Бахмуте, месте одной из самых жестоких битв этой войны, 49-летняя Оксана была учительницей танцев в школе-интернате для малообеспеченных детей. Сегодня, когда ее бывший дом и родной город разрушены, школа закрыта, а ближайшие родственники погибли, она работает шахтером". Как рассказали в The Economist, "после вторжения россиян в феврале 2022 года Оксана (руководство ее шахты попросило не называть фамилии работников) сбежала в Польшу, где работала посудомойкой и поварихой в ресторане. Но она скучала по Украине. Друзья рассказали ей, что на шахту в Терновке ищут новых работников, и она заступила. По словам Оксаны, ее новая работа оплачена лучше, чем большинство других, и обещает хорошую пенсию. Работа также помогает ей отвлекаться от воспоминаний, говорит она, отдыхая от опрокидывания угля. "Я хочу все забыть"." "На горнодобывающем комплексе вблизи Терновки в армию мобилизовали 600 мужчин, примерно десятую часть всех работников, говорит директор Дмитрий Забелин. Чтобы компенсировать нехватку, около 300 женщин присоединились к работе. До войны на шахте работали женщины, но ни одна не работала под землей. Более ста новых работниц сейчас занимаются именно этим. Оксана обслуживает конвейерную ленту, которая доставляет уголь на поверхность. Другие женщины работают инспекторками по технике безопасности и электриками. Их становится все больше. Елена, чей муж, бывший шахтер, командует взводом под Луганском, учится управлять поездами, соединяющими секции шахты. Анна, которой недавно исполнилось 18 лет, будет присматривать за клетями, перевозящими шахтеров между уровнями. Терновка находится далеко за линией фронта, но этот район подвергался ударам российских крылатых ракет. "Это очень страшно, – говорит Анна, – но пока я под землей, я этого не слышу". В The Economist написали, что "добыча угля – это опасный, изнурительный труд. Война сделала его еще более опасным и изнурительным. Во время отключений электроэнергии, вызванных российскими атаками на украинскую энергетическую инфраструктуру прошлой зимой, шахтерам "Терновской" пришлось идти аж 7 километров пешком, а затем подниматься на 680 метров с помощью аварийных лестниц, чтобы вернуться на поверхность. Благодаря новым генераторам шахты теперь могут поддерживать работу поездов и лифтов достаточно долго, чтобы обеспечить менее изнурительный выход". В британском издании отметили, что "Украине еще предстоит пройти путь к гендерному равенству. Уровень участия женщин в рабочей силе снижается. Он снизился с 54 процентов в 1990 году до 48 процентов накануне вторжения. Женщины чрезмерно представлены в образовании, домашней работе и туризме – профессиях, где заработная плата, как правило, низкая. Гендерный разрыв в оплате труда сократился с 26 процентов семь лет назад до 18,6 процентов сегодня, но остается значительно выше среднего показателя по ЕС (12,7 процентов в 2021 году). До 2017 года, когда его наконец отменили, закон советских времен запрещал женщинам работать в 450 профессиях, от водителя грузовика до сварщика. В 2018 году Украина предоставила женщинам в вооруженных силах такие же права, как и солдатам-мужчинам. Сейчас около 43 тысяч женщин служат в Вооруженных силах, в том числе пять тысяч на боевых позициях". И если вас уже очаровала прогрессивность менеджмента ДТЭК, на шахте которой работают Оксана и другие женщины, вы поспешили. "Стереотипы сохраняются. "Женщины должны реализовывать свои амбиции в других сферах, – рассуждает Забелин, директор шахты, в своем кабинете. – Женщина – хранительница дома и семьи". Но он признает, что у шахты, вероятно, не будет выбора, кроме как нанимать больше женщин. Многие мужчины никогда не вернутся с фронта, а Украине придется содержать большую армию даже после окончания войны. "Наш сосед, – говорит он, имея в виду Россию, – никуда не денется", – процитировали в The Economist. Обзор подготовила София Петровская, "ОстроВ"
