Павла Никитовича Кленова луганчанам представлять не нужно. Фронтовик, Народный артист Украины, Почетный гражданин города — вместе с областным русским драматическим театром, где прослужил почти 50 лет, он прошел немало: становление, расцвет, упадок, надежды, разочарования… На его счету — более 200 ролей, постановка нескольких десятков спектаклей, к большинству которых он написал и музыку. Удивительно, но Мастер и сегодня, в свои без малого 88, продолжает выходить на сцену. И все же главное — в другом. Кленов — не просто один из создателей и корифеев луганского театра. Он — живая история: не только театра — города, области, страны… Человек, имеющий моральное право судить о прошлом и настоящем, понимающий, что из того и другого имеет непреходящую, истинную ценность. В театре, жизни, человеческих отношениях… На сцену — с танцплощадки — Павел Никитович, о театре мечтали с детства? — Да что вы! Я – продукт советской власти. Появился на заре (в 1924 году) и дожил до конца ее существования (о нем немного жалею и по сию пору). Конечно, я, как и другие мальчишки того времени, воспитывался на Чапаеве. Мы играли в Чапаева – по-настоящему, еще не зная анекдотов, которые позже родились от не очень хороших людей. По нескольку раз ходили в кинотеатр, и все время надеялись: на следующем сеансе он обязательно доплывет. Никакой артистической деятельности у меня, естественно, даже в мыслях не было — я мечтал быть военным. И все, вроде, складывалось. В июне 1942 года я окончил полковую школу младших командиров в Москве и попал в действующую армию. Кстати, забавный эпизод, связанный с моим будущим актерством, случился именно тогда. Я был запевалой, играл на гитаре, хотя свободного времени было мало – война шла. Как-то к нам на фронт приехала агитбригада, и ребята похвастались: у нас тоже есть свой артист – Паша Кленов. В общем, меня пригласили в эту армейскую агитбригаду. Пришлось идти к командиру полка, чтобы он решил этот вопрос. Разговор с ним я запомнил на всю жизнь. В ответ на свою просьбу услышал: «Ты что (трам-тарарам!), приехал воевать или на балалайке играть? Кругом, в подразделение, марш!». На этом моя артистическая карьера тогда и прекратилась, так и не начавшись. В августе 1943-го в бою на Смоленском направлении я получил тяжелое осколочное минное ранение и «загремел» в госпиталь в город Горький. А после выздоровления приговор врачей был однозначен — годен к нестроевой службе. В общем, меня демобилизовали, и моя военная карьера на том оборвалась. Когда вернулся в Ростов, встал вопрос, что дальше делать. Отец хотел, чтобы я поступал в строительный техникум (он сам был строителем). Но не случилось — в дело вступил Его Величество Случай. Однажды мы с друзьями пошли в Первомайский сад на танцы. И пошел дождь: какие же пляски? А напротив танцплощадки был театр имени Горького. Один из моих приятелей предложил туда зайти: говорят, какой-то новый артист приехал. Мы и зашли. Шел спектакль «Без вины виноватые», на сцену вышел артист, игравший роль Незнамова (тогда я еще не знал, что это был Александр Анатольевич Никитин). Но таких Незнамовых больше за всю жизнь не видел — ни в театре, ни в кино. Он поразил меня настолько, что я подумал: да мне бы только текст дали, я выйду и тоже так сыграю — настолько Никитин был правдив, обаятелен и заразителен. На следующий день, по совету друзей, я отправился в театр. Меня попросили подготовить басню, стихотворение, что-то из прозы: я так обрадовался, что никаких сочинений писать не надо. Поскольку очень любил и люблю Горького, взял отрывок из «Челкаша» и какую-то басню. Прочитал все, а потом захотел показать еще сцену из фильма «Два бойца». Я — большой поклонник Марка Бернеса, всегда «работал» под него, и сценку из «Двух бойцов» сыграл, естественно, тоже под Марка Наумовича. Но если у великого актера это было не натянуто, то я со своим южным выговором и «приблатненными» интонациями выглядел, наверное, смешно. Но, к счастью, члены комиссии поняли, что я просто кусок глины, из которого можно что-то вылепить. Главный режиссер театра Иван Ефремов велел зачислить меня в театральную студию, в свою группу. В тот же день я впервые попал и на репетицию массовых сцен в спектакле «Ехали казаки» (у меня там была роль третьего казака с текстом из одного слова: «Э-эх!»). — Сложно было одновременно учиться и работать? — Физически — да. Но я очень благодарен документальной студии при Ростовском театре им. Горького, где учился три года — это был первый и последний ее выпуск. Она многое мне дала — гораздо больше, чем дал бы любой театральный институт. С 8 утра до обеда у нас были теоретические занятия, с 14.00 до 16.00 — репетиции массовых сцен, вечером — спектакль. Домой я попадал к часу ночи. Но когда к нам приезжали из Москвы молодые артисты, окончившие театральные вузы, мы по сравнению с ними были опытными. Конечно, денег, чтобы платить нам стипендию, у театра не было, поэтому все мы были зачислены во вспомогательный состав. Получали по 200 рублей с «хвостиком» (в то время, когда булка хлеба стоила 100-150) — копейки. Но зато уже на втором курсе мне доверили одну из центральных ролей в пьесе «Победители» — шофера Минутки (которого на киноэкране, кстати, сыграл мой любимый Бернес). Затем последовала роль Васи Купчика в «Талантах и поклонниках». Когда уходил со сцены, мне вдруг впервые в жизни зааплодировали. Передать мое состояние после спектакля невозможно: когда ехал в трамвае домой, казалось, что все на меня смотрят – слава пришла. С таких эмоций и начался для меня театр. Учиться пришлось очень многому — в том числе и дисциплине, которая тогда была в театре железной (даже в сравнение не идет с нынешней). К примеру, в спектакле «На дне» я в массовке играл мальчишку, который, сидя на заборе, подначивал дерущихся. А напротив в саду гремела музыка, товарищи с девочками танцевали. И однажды я решил: да кто заметит, если уйду? И попросил одного из коллег меня заменить. На следующий день состоялось общее собрание коллектива. Главным режиссером театра тогда был Григорий Евсеевич Леондор (прекрасный актер и режиссер, блестяще образованный человек). На собрании он сказал, что один из начинающих ребят посмел уйти со спектакля, но при этом даже не назвал мою фамилию — таким высоким был уровень культуры. А Никитин меня тут же успокоил: тебе, конечно, выговор объявят, но зато теперь все будут знать, кто такой Паша Кленов. В театральной студии я встретил и свою любовь — Тамару Снопикову, с которой мы прожили всю жизнь. Сахалин с «Продолжением» — До приезда в Луганск вам с женой пришлось помотаться по стране? — В Ростове мы работали до 1951-го, а затем попали на остров Сахалин. Прослужили там в театре Советской Армии четыре с небольшим года. Труппа была достаточно сильной, в основном актеры из Москвы и Ленинграда. Мы гастролировали по Курильской гряде, бывали на таких островах, где жили 15-20 человек (все военные), их и на карте-то не было. Интересно, что тогда даже название театра пытались сохранить в тайне — когда мы приехали, полковник из политотдела спросил: вы знаете, где будете работать? Здесь нет армии, вы приехали в драмтеатр — обслуживать рыбаков. Но мы же видели, что там были громадные войска, занимавшие весь Сахалин, Курильскую гряду, Камчатку и бухту Провидения. От кого пытались «засекретиться» – непонятно. Потом этот театр расформировали, я вернулся в Ростов и стал работать в театре комедии. А в 1959 году к нам приехал новый главный режиссер — Петр Исидорович Ветров. Он впервые поставил пьесу Михаила Шатрова «Продолжение». У меня там была одна из очень немногих моих отрицательных ролей – прораба Котова: с гитарой, выпивкой, женщинами. В пьесе была тройка отрицательных персонажей — начальник стройки, прораб и его «телохранитель». Так эта троица «забила» все светлое, что было в спектакле. И это, конечно, «аукнулось». К тому времени пьесу собрались ставить в Московском театре Ленинского комсомола, и когда мы отыграли всего несколько спектаклей, из Москвы пришел приказ — прекратить показ «Продолжения» до особого распоряжения. Позже Михаил Шатров сказал Ветрову: настоящую премьеру своей пьесы я видел только в Ростове. А у меня до сих пор хранится программка, где рукой великого драматурга написано: «Здорово!». «Случайная» любовь на полвека — Спектакль закрыли, но дружба с Ветровым осталась? Ведь именно он в начале 60-х пригласил Вас в Луганск? — Именно так. Но до этого мы 3 года вместе проработали в Сталинском областном драматическом театре г. Жданова (сегодня — Мариуполь). Тоже сильная была труппа — на гастролях в Киевском театре оперетты мы два месяца играли, столько ни один театр не выдерживал. Но, увы, начались «негаразды». Как раз в это время Ветрова пригласили главным режиссером в Луганск, и он позвал меня с собой. Сказать по правде, я немного скис: не знал Луганска, никогда в нем не был. И представить тогда не мог, насколько здесь задержусь — в будущем году отмечу 50-летний юбилей работы в Луганском областном русском драматическом театре Здесь я поставил я около 30-ти спектаклей, сыграл массу ролей. Не все они однозначны. Из всех моих спектаклей могу назвать лишь 5-7, которые мне не стыдно показать в любом городе бывшего Советского Союза, потому что уверен: что-то в них есть. Это «Варшавская мелодия», «Последний срок», «Осенние скрипки», «Верните бабушку» (в репертуаре театра он 10 лет), «Наследство» (этот спектакль показывался на луганской сцене 400 с лишним раз). В среднем же каждый из этих спектаклей прошел 100-200 раз — для нынешнего времени это нонсенс. Может, в столичных театрах спектакли столько держатся, у нас — нет. — Почему же Вы даете им столь скромную оценку? — Так воспитан. То же — с ролями. Даже самые любимые из них всегда оценивал и на худсовете, и на собраниях театра как «удовлетворительные». Понимаете, есть категория режиссеров и актеров, которые говорят о себе: приходите, посмотрите, я такой спектакль поставил — это гениально! Но я превыше всего ценю в творческом работнике скромность. И все большие артисты (с которыми я никоим образом себя не сравниваю, только беру с них пример) были именно такими. Это сейчас звезд в театре, в кино и особенно на эстраде — больше, чем на небе. Произнести слова «великий», «гениальный» — все равно, что поздороваться. А великих и гениальных не должно и не может быть много — это «штучный товар». — И все-таки, были любимые роли? — Конечно. Но любимые они не потому, что я очень доволен, как сыграл, а потому, что они «легли на душу», что-то затронули в ней — в самой глубине. Это Бессеменов в горьковских «Мещанах», Булычев в спектакле «Егор Булычев и другие», журналист Бланко в «Интервью в Буэнос-Айресе», Командор в «Каменном хозяине» Леси Украинки, роли в спектаклях «Варшавская мелодия», «Проснись и пой», «Наследство». Не очень доволен я ролью Эзопа («Лиса и виноград» Г. Фейнгарда) – сам собой недоволен, хотя спектакль был неплохой. А вообще практически всю свою актерскую жизнь я был «положительным» героем. Играл секретарей парткомов, директоров заводов. Что касается «партийной карьеры», то в театре я прошел ее всю — от секретаря первичной парторганизации до Генерального секретаря. Дважды играл И.В.Сталина: еще молодым — в пьесе Щеглова «Побег» и позже — в «Дальше... дальше... дальше!» Шатрова. Сейчас я занят в театре немного — в спектаклях «Дядюшкин сон», «Поздняя любовь» и «Кабала святош», которые идут очень редко. Кроме того, играю эпизодические роли в «Яме», «Таксисте» и «Хануме». Зачем раздели Каренину? — Вы один из немногих, кто может «изнутри» сравнивать театр советской эпохи и нынешний. В советском театре было больше плохого или хорошего? — Я многое пережил в театре: и бесконфликтность, и бесконечные указания — это ставить, а это нельзя. Надо поставить столько-то процентов советской драматургии, столько-то западной… Жесткие были ограничения, никто не мог, как сейчас, ставить все, что захочется, и как угодно. Более того, в какой-то период вышло распоряжение тогдашнего министра культуры Екатерины Фурцевой: в советских пьесах нельзя изменять текст — ни единого слова, ни единой запятой. Это строго наказывалось. А что сегодня? Доходит до того, что, ставя, к примеру, «Анну Каренину», режиссер может предложить: а давайте в финале не Анна бросится под поезд — лучше они вместе с Вронским толкнут под него старого Каренина. Что ему возразишь? На все один ответ: я так вижу! С этим я никак не могу смириться, особенно когда ставятся классические произведения. Классику нельзя уродовать! А у нас пока получается, что демократия напрочь перепутана со вседозволенностью. Я глубоко убежден: нельзя со сцены ругаться матом, нельзя обнажаться. В этой связи вспоминаю один эпизод из той самой советской эпохи. Как-то смотрел в Ростовском ТЮЗе спектакль «Дорогая Елена Сергеевна», главную роль в котором блестяще играла недавно ушедшая Анна Самохина. Ее по сюжету раздевали, но обнаженная грудь была видна только в профиль. Так после спектакля состоялся его разбор с участием представителей райкома и горкома партии. Поднялся такой «тарарам», что режиссеру пришлось подать заявление об уходе и уехать. А спектакль был великолепный. Конечно, тоже перегиб. В советском театре вообще многие вещи были «залакированы», приглажены. Но что происходит сейчас? К примеру, в одном из спектаклей Харьковского театра из двух противоположных кулис выходят два абсолютно голых актера (в возрасте!), пересекают сцену и расходятся. А совсем недавно я услышал в российских новостях, что Анну Каренину выпустили на сцену обнаженной. У меня только один вопрос — зачем? Ладно, свободу дали, цензуры нет — наверное, это плюс. Но что-то же должно быть! Даже глубоко уважаемые мною режиссеры иногда делают какие-то не вполне понятные вещи. Скажем, Марк Захаров поставил в Ленкоме «На всякого мудреца довольно простоты», где из-под женской юбки появляется герой и, извините, приводит в порядок губы. А потом стоит голый в полупрофиль, и мать брызгает на него водой – охлаждает. Так это Захаров — один из «последних из Могикан». Я убежден: не должно такого быть на сцене! Кто-то, возможно, возразит: многие классики не чурались каких-то ненормативных «вкраплений», и от этого их произведения не становились хуже. Я очень люблю , к примеру, Есенина, у которого есть строка: «Чтоб какая-то б… управляла Россией…». Но когда я это читаю, я наедине с книгой, наедине с автором — подобное не предназначено для обозрения, тем более в театре. Ведь театр — это та кафедра, с которой можно сказать много нужного, доброго (пусть это и вызовет у кого-то кривую улыбку). Театр должен куда-то звать. А у нас сегодня, увы, ни на сцене, ни на экране нет положительного героя, которому хочется подражать. Невольно снова вспоминаю Чапаева из своего детства. Может быть, события в том фильме были показаны совсем не так, как происходили в жизни, но нам было к чему стремиться, на что равняться. И ведь равнялись… Или другая проблема. Обратите внимание, как говорят сегодня дикторы и многие актеры — московские, киевские, луганские. Такое впечатление, что у них соревнования, кто быстрее выговорит — «глотают» окончания слов. А в театре или на экране, по моему глубокому убеждению, должно быть все видно, слышно и понятно. Сейчас и у нас, и в других театрах на сцене микрофоны навешаны, динамики стоят. Никогда не было этого раньше, но зрителю все было понятно. Актеров готовили так, что они могли работать и при плохой акустике. Театр с видом на туалет — А как готовят сегодня? В театре есть кадровая проблема? — Это одна из наших бед . Старшее поколение актеров, как ни прискорбно, уже выходит в тираж, а среднего у нас практически нет. Объясняется этот пробел очень просто — все упирается в «презренный металл». Мы не можем пригласить в Луганский русский драматический театр артистов не то что из России, а даже из других городов Украины, потому что сразу же возникает проблема с жильем. К слову, ее хотели решить еще много лет назад. Напротив здания театра тогдашний главный художник города Эдуард Годлевский предлагал построить трехэтажное здание, на первом этаже которого планировались подсобные помещения, а на втором и третьем – квартиры для актеров. Был даже готов проект. Будучи секретарем парторганизации театра, я неоднократно беседовал на эту тему с секретарем обкома партии Ю. Ф.Пономаренко. Но ничего у нас не вышло. На этом месте построили… общественный туалет. И по сей день окна театральных гримуборных смотрят прямехонько на этот «замечательный» пейзаж. В силу этих сложностей труппе приходится «подпитываться» за счет студентов и выпускников Луганского Института культуры. Обычно через каждые 15- 20 лет она обновляется — театр должен питаться молодой энергетикой. Сейчас мы ждем какого-то нового витка. Но нужно, чтобы было из кого выбирать. А мы пока, увы, цепляемся за то, что есть. Фестивальное лекарство от застоя — Нехватка средств, видимо, сказывается и в других аспектах театральной жизни? — Некоторые вещи я просто не могу понять. Раньше не могло быть такого, чтобы артист пришел к руководителю театра и подал заявление о повышении зарплаты. А сейчас это нормально — все подчинено рублю, доллару, гривне, евро… Отсюда — и результаты. Раньше театральным артистам не разрешали подрабатывать, снимаясь в кино, не случайно от МХАТовских стариков остались лишь какие-то «куски» в кинематографе. Сейчас же, к примеру, московский артист свободно едет сниматься в Петербург, возвращается, отыгрывает спектакль, потом у него ночная запись озвучивания, а утром — репетиция. И какой продукт после этого он выдает на сцене? Я помню, когда-то Николай Мордвинов приезжал в Ростов, играл Арбенина в «Маскараде». Он мог играть только через день, ему нужно было восстановиться. Но какой это был Арбенин! Мы, студенты, смотрели из оркестровой ямы, что называется, открыв рты. Другая сторона той же финансовой проблемы — наш «застой». Профессиональному театру необходима миграция. Раньше было так: если ведущий артист областного театра работал 3-4 года, и его никто никуда не приглашал, считалось, что это плохой артист. Были постоянные труппы, а «первачи» (к примеру, на роли Отелло, Гамлета, Хлестакова) обычно приглашались со стороны. Артист работал в каком-то городе 2-3 сезона и уезжал. На время работы ему предоставлялась меблированная квартира, где было все необходимое. Сейчас же все осели, у всех актеров дачи, машины — куда ехать и как? Для нашего театра сегодня это очень серьезная проблема. — Возможно, ее как-то помогут решить театральные фестивали, проведение которых становится в Луганске традицией? К примеру, последний, имени Павла Луспекаева состоялся совсем недавно. Что дает такое общение луганским актерам? — Очень многое. Мы ведь буквально «задыхаемся» от отсутствия гастролей. Раньше театр гастролировал два месяца в году — это был закон. Из всех украинских городов я не выходил на сцену только в Николаеве. А сейчас, чтобы поднять театр, надо, образно говоря, связать Ахметова и отнять у него деньги. Гостиница, проезд, суточные… А ведь ни один театр, даже в самые лучшие времена себя не окупал, они всегда были дотационными. И сейчас зарплату мы получаем за счет города, а вот на гастроли, увы, денег не хватает. Вот и приходится вариться в собственном соку. А гастроли для актера — это своего рода экзамен: в Луганске знают Кленова, а как его примет Воронеж или Одесса? Новый зритель мобилизует актера, его надо завоевать. И это всегда обогащало театр. Поэтому театральные фестивали, которые стали проводиться в последнее время, нам очень нужны. У нас профессия такая, мы не можем жить обособленно, в застое, нам необходимы критика и общение. Другой вопрос — уровень этих фестивалей. В частности, на фестивале имени Павла Луспекаева я смотрел последний спектакль по рассказам Бабеля, представленный днепропетровским театром. Не могу сказать, что был в восторге. Бабель – это прекрасный одесский юмор, здесь же на сцену вышла горсточка молодых людей, и, кроме романса Вертинского, который прозвучал с патефонной пластинки, я, честно говоря, ничего не запомнил, ничего меня не тронуло. Говорят, неплохое впечатление на публику произвел театр из Сургута. Но не было, к сожалению, в Луганске солидных театров из Москвы, Киева, Минска… Конечно, по объективным причинам не все могут приехать, кого профинансировали — те и были. И все же в будущем хотелось бы видеть на фестивалях в Луганске более солидное представительство. А буквально на днях актеры нашего театра уехали на театральный фестиваль в Черкассы, где покажут спектакль «Смерть Тарелкина». За то, что они получили такую возможность, хочется искренне поблагодарить Луганскую областную администрацию. Две стороны «верховного» внимания — Театр и власть — это вообще отдельный вопрос. Всегда ли труппа ощущала поддержку «сверху»? — На отсутствие внимания со стороны власти нам жаловаться грех. Особенно пристальным оно было в годы «правления» Владимира Васильевича Шевченко. Театральные кадры он, что называется, лелеял. К примеру, я никогда не думал, что осяду в Луганске, меня несколько раз приглашали в другие театры (в том числе и в столицу, в театр Леси Украинки). И в том, что я столько лет проработал в луганском театре, несомненно, есть заслуга тогдашнего первого секретаря обкома КПСС. Конечно, были и свои сложности. Скажем, нам не разрешали ставить какие-то пьесы, к примеру, «104 страницы» или «Валентин и Валентина». Но именно при Шевченко было построено нынешнее здание театра. Я хорошо помню, как это «пробивалось»: на одном из спектаклей в старом здании присутствовал тогдашний министр угольной промышленности, Шевченко обратился к нему: вы нам только разрешение на строительство дайте, а мы уж тут к чему-нибудь «привяжем». И мы все подхватили. Владимир Васильевич по-настоящему дорожил театром, как одним из достояний Луганска. Иногда это проявлялось достаточно эмоционально. Когда я поставил спектакль «Наследство», первый секретарь обкома присутствовал на премьере. Постановка ему понравилась, еще в антракте Шевченко попросил, чтобы актеры не расходились. Мы стояли на сцене, Владимир Васильевич направился к нам, но вдруг остановился и зачем-то ушел в «карман». Его «свита» и мы остались в недоумении. Потом выяснилось, что он попросту… заплакал. Успокоился и только потом пришел нас поздравить. А спектакль этот прошел на луганской сцене более 400 раз. Вот такое было отношение. — Со стороны нынешних властей оно несколько иное? — Представителей нынешней власти нечасто можно увидеть в театре, но я знаю, что они ему помогают. К примеру, у нас нет проблем с заработной платой, она выплачивается не просто день в день — час в час. Кроме того, театр получил звание академического — оклады увеличились, начали доплачивать за звание, за выслугу лет. С другой стороны это звание вызывает и немало вопросов. В Луганске почти не осталось институтов — сплошь университеты. А неакадемический театр остался только в Старобельске. Получается, все обесценивается. И не только в Луганске. Когда я работал в Ростове, на 7 театров Ростовской области был только один народный артист – Леондор и один заслуженный – Шилин (он Ленина играл). Сейчас в фойе театра им. Горького — иконостас из народных и заслуженных, труднее найти, кто без звания. Много народных артистов Украины и в Луганске. В Русском драматическом театре – трое, в Украинском – четверо. А в областной филармонии — больше, чем в любом театре (солистки там действительно прекрасные). Что ж, возможно, это хорошо. Дорога к храму? — Вы говорили, что ждете какого-то нового витка, нового этапа в театральной жизни. Речь идет о выходе луганского театра из кризиса последних лет? Что главное для его возрождения? — Самое страшное, на мой взгляд, то, что в последние десятилетия из театра напрочь ушел дух храма. Так театр называл Станиславский. Сейчас это, скорее всего, вызовет у многих лишь смех, а кто-то и вовсе не вспомнит, кто такой Станиславский. Вот в чем главная беда. В последнее время к нам часто приезжают разные «халтурки»: люди хотят подзаработать. Помню, приезжали два великолепных актера: покойный Александр Абдулов и Александр Збруев — Артисты с большой буквы. Но что они показали? Практически никакого оформления у их спектакля не было. Они позвонили: нам стол нужен, диван и две табуретки. А задник есть какой-нибудь? Нет? Ну, неважно. Сейчас вообще оформление спектаклей весьма условно. Раньше занавес поднимался, и зрители аплодировали художнику. А сегодня кому аплодировать? Висит две тряпки, а посередине часы — это вокзал. И так происходит не от бедности — сейчас мышление такое. Но я видел, к примеру, «Последнюю жертву» по Островскому в трех постановках (в одной из них сам участвовал). Всегда перед третьим актом, действие которого происходит в саду, был антракт в 30 минут — надо было сделать на сцене сад. Зато когда занавес открывался — гром аплодисментов. И юмор часто звучит со сцены своеобразный, мне непонятный. Мне вообще не нравится, когда передразнивают Брежнева или Ельцина — даже не потому, что я всю жизнь был коммунистом, а чисто по-человечески, по-христиански: грех над этим смеяться. Вот и у «ленкомовцев» был юмор того же плана: «А ты не знаешь, почему у Крупской глаза навыкате? – Потому что она Ленина видела». Абдулов и Збруев хорошо вели монологи, они мастера, но спектакль, увы, не потряс. Я мечтаю, чтобы театр снова стал храмом. Надеюсь, со временем это случится, ведь все меняется. Пока, на мой взгляд, театральное искусство в упадке. Но театр множество раз переживал перестройки, суматоху, всяческие катаклизмы. И всегда возрождался. Так что, возможно, у наших дверей перед началом спектакля еще будет, как раньше, звучать: «Нет лишнего билетика?». Сегодня зритель в театре, слава Богу, есть, но билетиков пока никто не спрашивает. Беседовала Марина Савинова, "ОстроВ", г. Луганск
