Литературно-художественный альманах «Крылья», выходящий в Луганске с 2006 года, стал совершенно особым, в определенной мере уникальным явлением в культурной жизни региона: его создатели не только помогают «пробиться» молодым перспективным дарованиям, им удается большее — преодолевать «хуторскую замкнутость» региональной литературы, представляя и в Украине, и в мире новую, подчас весьма неожиданную, но бесспорно талантливую Луганщину. «Графоманам-рецидивистам» вход воспрещен Идея создания альманаха возникла в уже далеком 2006 году, его «отцом-основателем» стал известный в Луганске есениновед Анатолий Мальцев. Изначально авторы издания поставили перед собой не вполне стандартную задачу: не просто печатать на его страницах прозу или поэзию, но и предоставить каждому желающему возможность свободно говорить о литературе. Отсюда — ориентация «Крыльев» на острые критические, публицистические, литературоведческие материалы. Идея стала настоящим прорывом — подобного рода издания существовали только в столице, «провинция» была от них далека. Прошло более пяти лет. 20 марта нынешнего года в Луганской областной публичной библиотеке им. Горького состоялась презентация уже восьмого «взмаха» «Крыльев». Изменилось ли за годы издание, и в чем эта эволюция? Александр Еременко, Лариса Черниенко, Татьяна Дейнегина, Галина Пескун (справа налево) Андрей Чернов — Конечно, с момента выхода первого номера альманах сильно изменился, — убежден заместитель главного редактора «Крыльев» Андрей Чернов. — Вначале он был, скажем так, очень региональным. Пытались с каждым «взмахом» расти — в качестве отбираемого материала, в географии (хотя это и не главный показатель для литературного издания). Но то, что в «Крылья» сегодня присылают материалы не только из всех регионов Украины, но и из России, Белоруссии, США, Германии, свидетельствует: альманах признан и уже имеет авторитет. Возможно, это своего рода аванс, но мы надеемся его оправдать. — В наше время, которое часто называют эпохой компьютеров и новых технологий, не так много людей занимается творчеством, — говорит главный редактор альманаха «Крылья», почетный доктор ЛНУ Лариса Черниенко. — Некоторые только думают, что они им занимаются — это так называемые «графоманы-рецидивисты» (по определению Александра Вампилова). Причем, как правило, у таких людей есть деньги для того, чтобы печатать свои опусы. Но ведь это не литература. А как «пробиться» по-настоящему талантливой молодежи, у которой нет ни денег, ни связей — только свое, ни на чье не похожее, видение мира и умение его выразить? Наша главная задача — помочь им заявить о себе, раскрыться. Свои стихи и рассказы (часто весьма неплохие) нам активно приносят луганские студенты и даже школьники. И это вселяет надежду. Графоману на страницы луганского альманаха вход воспрещен, утверждают члены редколлегии. Они рассуждают так: если мы печатаем что-то, значит, рекомендуем это читателям, берем на себя какую-то ответственность. Любой текст для публикации утверждается всем составом редколлегии — путем голосования. И если хоть один человек против — не пройдет. — Еще одна наша цель, — продолжает Лариса Черниенко, — ввести литературу в контекст искусства в целом: говорить на страницах «Крыльев» и о театре, и о живописи, и о многом другом. Ведь сегодня разные виды искусства настолько перетекают друг в друга, что грани между ними порой стираются. Все воспринимается в синтезе, вот мы и пытаемся этот глобальный синтез воспроизвести. В первых номерах таких попыток не было, но потом мы решили, что без этого не обойтись. И делать это (в масштабах региона) начали первыми. Отсюда — столь широкое жанровое разнообразие «Крыльев». "Хуторское мышление" и "апокалипсис в отдельно взятой кухне" «Держать» заданную высокую планку создателям альманаха совсем непросто. Как ни крути, Луганщине, как и любому другому региону, трудно очищаться от провинциальности. И зачастую приходится «переламывать» так называемое «хуторское мышление», которым страдают не только молодые, но и «маститые» авторы. — Наверное, нужно писать и о наших местных, «узких» проблемах, — считает Лариса Черниенко. — Но все-таки не это должно быть главным. Я думаю, так называемая региональная литература может подняться до какого-то уровня только в том случае, если ориентируется на «большую» литературу, на ее принципы и проблематику. Поэтому настойчиво советую молодым ребятам: читайте классику. И не только русскую, украинскую или постсоветскую — мировую. Они удивляются такому тривиальному совету: луганская литература и вдруг – мировые традиции? А для меня это совершенно нормальный критерий оценки того, что они делают, ведь история литературы знает немало случаев, когда авторы из глубинки становились всемирно известными писателями. Да и вся «большая» литература ведь создается из, условно говоря, «малых» — региональных, краевых. Так что нашим авторам вряд ли стоит ориентироваться только на какие-то «местечковые», сиюминутные проблемы. Из этого вряд ли получится что-то стоящее. — Сейчас много говорят о посттравматическом синдроме в современной литературе — слишком часто в последние годы в нашей жизни что-то ломалось и рушилось. Луганские литераторы в этом замечены? Л.Ч. — Посттравматический синдром — это всеобщий термин, возникший не вчера и не сегодня. Разве не были глубочайшими травмами, скажем, революции, войны, голод, перестройка и другие катаклизмы минувшего столетия? Поэтому говорить о том, что посттравматический синдром — элемент только современной литературы, нельзя. Это, конечно, есть, но это уже проходит. Мы выздоравливаем. А.Ч. — Не так давно интернет-издание «Восточный вариант» опубликовало материал Константина Скоркина на эту тему. Ничего, кроме литературной провокации, я там не увидел. Автору хочется видеть только определенный круг тех луганчан, кого он называет писателями. Скажем, он приводит в пример Глеба Боброва, в творчестве которого эта «посттравматика» якобы доминирует. По поводу афганской прозы — согласен, и получилось очень интересно, не зря «Звезда» присудила автору премию. А вот в «Эпохе мертворожденных» писатель взял как раз темой. Теперь же, когда связанная с «оранжевой» революцией шумиха стихла, — все. Глеб Бобров нигде не мелькает и не звучит, хотя это человек с необыкновенным самомнением. Посттравматический синдром — ни в коем случае не единственная движущая сила современной литературы. Скорее, лишь один из ее элементов. В чьем-то творчестве он присутствует, а у кого-то его нет и никогда не было. — Какая проблематика сегодня наиболее интересна луганским авторам? Л.Ч. — Думаю, так: увидеть в «приземленной», бытовой жизни какие-то серьезные, актуальные для большинства проблемы и показать их через повседневность. Многие критики говорят (и я с этим согласна), что это лучше получается у женщин. Как выразился современный писатель Михаил Угаров, «женщины могут показать апокалипсис в одной отдельно взятой кухне». Одна из самых актуальных проблем — нынешняя «девальвация чувств», как ее называют психологи. Она так или иначе — вербально или в подтексте — звучит практически во всех предлагаемых на наш суд произведениях, даже в фантастических рассказах. Люди не находят для себя новых ценностей в современной жизни, а старые уже иронически высмеяны и как бы не существуют. К примеру, в одном из произведений героиня говорит своей подруге: «Я в школе была отличницей, окончила институт с красным дипломом». А та ей отвечает: «Что ты мне свои диагнозы пересказываешь?». И обе — молодые женщины, до 30-ти лет. Идет поиск каких-то новых смыслов, новых жизненных принципов. Иногда его называют нравственным выбором. Естественно, он проецируется на сферу чувств. Еще одна проблема, волнующая практически каждого, — преодоление внутренней пустоты современного человека. Ведь опустошение изнутри — это самое страшное. Одним из первых об этом заговорил в «Утиной охоте» Александр Вампилов — кстати, тоже автор не столичный, а региональный, сибирский. Всемирно известным писателем он стал уже потом. Об этом же говорится и в «пьесе для чтения» Алексея Ликвидова «Две таблетки виртуалина», опубликованной в последнем номере «Крыльев». Автор скрылся под псевдонимом, и город там называется Скангул. Несмотря на это многие узнали в пьесе не только родной город, но и конкретный вуз, в котором происходит действие. Но главное ведь в другом: в пьесе есть всеобщая проблема самовоспитания человека любого возраста, какого-то нравственного преодоления. И получается, через узнаваемые, «местные» подробности автору удалось выйти на «большую» проблематику. А это, в общем, и есть пример преодоления «хуторского» мышления. Давайте поспорим, господа! — Современному печатному изданию так или иначе приходится конкурировать с Интернетом. Сложно? А.Ч. — Как ни парадоксально, при всех успехах Интернета, он не может подменить просветительство такого рода, как пытаемся осуществлять мы. Хотя у многих сложилось стойкое убеждение, что в Сети можно найти буквально все. Но это не так. К примеру, в последнем номере «Крыльев» опубликована моя статья «Владимир Даль и русское географическое общество». В Интернете на эту тему можно найти всего несколько строк. Чтобы написать этот материал, мне пришлось искать издание 70-х годов XIX века. Только прочитав его, можно было более-менее полно раскрыть эту тему. Л.Ч. — Да не конкурируем мы с Интернетом! В литературоведении есть термин «субъективированный тип письма» — у нас представлен как раз такой материал. Это не просто найденные где-то факты, пусть даже интересные, это — особый взгляд конкретного человека, который что-то пережил, перечувствовал... К примеру, в последнем номере опубликовано интервью Натальи Романовой с Александром Кушнером, которого критики называют живым классиком литературы. Это талантливейший поэт, начинавший вместе с Бродским. Но молодое поколение уже не знает писателей, которые гремели в 80-е. А наш автор берет у него интервью — очень живое, эмоциональное, оригинальное. Можно подобное найти в Интернете? Еще, на мой взгляд, интересно то, что в «Крыльях» публикуются не только «узкие» специалисты: искусствоведы, филологи. У нас печатаются люди, которые по профессии вроде бы далеки от искусства. К примеру, в рубрике «Театральная жизнь» опубликован материал «Некоторые размышления о современном театре». Автор — Юрий Кукурекин, врач, кандидат медицинских наук. Он судит об увиденном как интеллигентный зритель, опытный театрал. Это его позиция. А в Интернете зачастую материал публикуется как бы в пространство, даже автор не указывается. Кому задавать вопросы, на кого ссылаться? У нас же все предельно субъективировано, каждый высказывает собственное мнение. — Вы — за полемику? А.Ч. — Двумя руками. И на страницах альманаха раньше были дискуссии. Но сейчас, к сожалению, этого почти нет. Литературный процесс в последнее время вообще утратил полемичность. Современная критика — это чаще всего рецензия (беззубая, без какой-либо соли, остроты) либо просто информативная статья. А аналитика практически ушла. Мы пытаемся восстановить полемику в луганской литературной среде. Получается, но, к сожалению, пока не так, как хотелось бы. Не умеют люди полемизировать или не хотят, обижаются, когда слышат не то, что хотят слышать. Л.Ч. — Мы вовсе не претендуем на идеальность, у нас есть и слабости, и промахи. Но любая публикация в альманахе — это повод поговорить. Вам что-то не нравится — напишите об этом, мы с удовольствием опубликуем. Вместо этого упреки высказываются где-то в коридорах. А острых полемических публикаций нет. — За что вас чаще всего критикуют? А.Ч. — Я бы сказал, за нестандартный взгляд. К примеру, наши коллеги из альманаха «Свой вариант» говорят, что мы позволяем себе печатать слабые стихи. И вспоминают, скажем, опубликованное в седьмом номере стихотворение Евгения Бильченко, посвященное памяти врача, где есть строка: «В коридоре обнять хирурга и слезами его обхаркать». Но ведь сочетание высокого и низкого — обычный литературный прием, используемый уже не одно столетие. Вспомните Маяковского, Кирсанова, Вознесенского… Современная литература вообще построена на контрастах и парадоксах. Чему же здесь удивляться? Л.Ч. — Мы считаем, что на страницах альманаха надо отражать все литературные направления и течения. Кому-то нравится символизм, кому-то — реализм или сюрреализм. Главное — чтобы было талантливо. Как же мы можем сделать вид, что какого-то направления в литературе нет (примерно как секса в Советском Союзе)? Нужно печатать все только «традиционное», а обилие авангарда и экспериментов — не замечать? Еще нас часто упрекают в малом количестве украиноязычных произведений. Но это не наша политика, это наша проблема. Мы все время призываем авторов: давайте материалы на украинском языке — и критику, и художественные тексты. Увы, в Луганске «рiдною мовою» пишут редко. Порадовала опубликованная в последнем номере подборка стихов Игната Меренкова. Не удержусь, чтобы не процитировать его стихотворения о музыке. Вона народжується з тиші, Неначе Всесвіт з небуття. Вона найглибша — і найвища. Немає з неї вороття. Вона і в шелесті стихає, І грізно із небес грімить... В людей для того слів немає, Для чого в неї — кожна мить. Так что мы прекрасно понимаем: Донбасс — это билингвизм, двойная культура, и очень ждем от своих авторов «украинских» произведений. Знай наших! — Альманах действительно помогает представить луганских авторов в Украине и мире? Л.Ч. — Нас уже знают, свидетельство чему — материалы, присылаемые из Германии, США, России и других стран. Я уж не говорю о географическом диапазоне украинских авторов. Когда в ЛНУ проходят международные научные конференции, все их участники обязательно получают экземпляр альманаха. К примеру, на последней Далевской конференции присутствовала представитель из консульства России. Я подарила ей наш предыдущий номер, так на следующий день она меня нашла и попросила еще хоть один экземпляр — мол, очень интересно. Я, сколько было, все ей и отдала. Знают нас и в Белоруссии, и в Таджикистане. А недавно студентам-китайцам я просто дала задание проанализировать один из рассказов в альманахе. После этого они захотели купить побольше экземпляров, чтобы увезти их с собой на родину. А.Ч. — Когда мы переписывались с одним из наших авторов, он мне в шутку написал, что благодаря нашему альманаху впервые узнал о существовании Луганска. А в каждой шутке, как известно… — Коль есть спрос, не собираетесь ли увеличивать тираж? Л.Ч. — Тираж последнего номера — 250 экземпляров. Конечно, хотелось бы его повысить. Но здесь уже проблема материальная — будут деньги, будет и тираж. Альманах существует на спонсорские средства, другого выхода у нас нет. Если начнем брать с авторов за публикации, то многим молодым это может оказаться не по силам. И сразу резко упадет уровень издания. А обеспеченные «графоманы-рецидивисты», как вы поняли, нас не очень интересуют. Неоднократно пытались обращаться в государственные структуры, но ни разу не получили от них ни копейки. Все приветствуют выход альманаха, говорят, как это хорошо и важно, но, когда речь заходит о деньгах, начинаются всевозможные отговорки и абстрактные обещания. Пока, слава Богу, находятся добрые люди, которые нам помогают. А дальше посмотрим… Будем надеяться… Мнение еще одного члена редколлегии «Крыльев», поэта и журналиста Сергея Прасолова хотелось бы привести целиком, опустив «перебивку» журналистскими вопросами. Как своеобразную попытку подытожить все сказанное об альманахе и возможном будущем талантливого человека, которому выпало жить в не слишком талантливое время в не слишком талантливой (в определенных аспектах) стране. — Если бы лет тридцать назад кто-то напророчил, что к 2012 году великая литература превратится в пошловатую пародию на себя, я назвал бы этого пророка идиотом. Увы, реальность у нас радикальнее самых безумных фантазий, а в дураках остаемся мы. Те, кто все еще допускает, что народ со школьных лет замеченный в чтении Пушкина, Достоевского, Чехова, Булгакова, Платонова, Шолохова (я сознательно ставлю эти очень разные литературные имена в один ряд), не может с чистой совестью почитать Акунина, Лимонова или Пелевина. Но – что есть, то есть. Это тоже нужно пройти, чтобы лучше научиться хранить то, что имеем. И, главное, это тоже пройдет. Жаль только — мы не увидим. Случившиеся литературные метаморфозы — не трагедия литературы, а гуманитарная катастрофа. Почему? Потому что творческая сила «классиков» была воплощением творческой силы народа, и литература, таким образом, оказывалась самосознанием общества. Даже тогда, когда казалось, что общество пребывает в бессознательном «советском» состоянии. Для правды, собственно, и требовался талант. Когда же победила свобода творчества, свобода самовыражения литератора, литература превратилась в средство, в техническое приложение к самовыражению. Для него талант не нужен, на его алтаре — изощренность, игра, внушение. Что в сухом остатке? Свобода есть, творческие личности могут в ней тусоваться сколько угодно, убеждая друг друга, что «Поэт в России больше, чем поэт» или принимая величественную позу «Искусство — это я». Но убедить в этом общество уже не могут. К каким бы манипуляциям сознанием они ни прибегали, подмена налицо. Если тот же Пушкин или Булгаков были голосом жизни бесконечной, которая через их творчество раскрывала свой идеальный образ, свое творческое начало, то можно ли всерьез говорить на таком уровне о современных авторах? На мой взгляд, это печальнее, чем, например, Чернобыль. Жизнь может восстанавливаться после самой страшной катастрофы, если это не самоубийство разума. И когда говорят, что люди сегодня мало читают, то справедлив и вопрос: а много ли у нас того, что достойно чтения? Нечтение — это не только наступление тьмы, но и способ защиты от так называемого современного искусства, когда тебе вместо честного, беспощадно правдивого образа действительности навязывается видение искусного манипулятора. В одном художественном журнале читаю. «Признанный» европейский теоретик пишет: современное искусство — то, что пришло после смерти «традиционного» искусства. Его суть в том, чтобы не дистанцироваться и не сближаться с безвременно ушедшим, делая вид, что ничего не было. А какие же тогда основания считать современное искусство искусством? Ответ гениальный. Критерия – два. Первый – искусством следует считать товар, который продается под вывеской «искусство», второй – он должен котироваться в среде производителей этих товаров. Все! Внутреннего содержания «современное искусство» не имеет. Ни души, ни формы, ни внутренней целостности. Покупается – значит, должно быть признано, признано – значит, есть место в калашном ряду. Альманах «Крылья» — не из этого ряда. Это пока еще робкая попытка связать разорванные концы времен. В нем присутствует идея восстановления литературы. Как минимум, в нем нет позы, зато много искренности. Подлежит ли «содержимое» альманаха эстетическим измерениям? Отчасти — да. И чем дальше продвигается издание, тем больше в нем литературы, мысли, творческой интуиции. Недавно прочитал статью некоего итальянца Паоло Нории, жителя города Эмилия. Его мысль поразительна: «Я начинаю думать, что мной правили не различные правительства, которые сменялись во время моей юности и молодости, но мной правили Булгаков, Хлебников, Хармс, Мандельштам, Блок, Пушкин, Анна Ахматова, Лев Толстой, Гоголь, Достоевский, Виктор Ерофеев, Иосиф Бродский, Леарко Пиньяньоли, Иван Гончаров. Я был их счастливым и признательным подданным в течение нескольких мгновений, дней и месяцев». И далее — еще поразительнее! «Итак, для меня, а также еще для какого-нибудь жителя Эмилии или другого региона более важным политическим событием, чем выборы Путина, было бы то, что где-нибудь в России или на Украине, в Калуге или в Санкт-Петербуге, в Ростове-на-Дону или в Волгограде кто-то, имени которого мы не знаем и который, возможно, выполняет самую обычную работу, ну, например, инспектора школьных столовых или что-то в этом роде, ночью в своей квартире еще советских времен продолжал бы писать роман. Пусть бы он работал над ним не один месяц, пусть бы отнимал время у сна, чтобы родилось на свет произведение, которое правило бы нами в ближайшие годы, которое снова бы сделало нас, жителей Эмилии и не только Эмилии счастливыми и признательными подданными. Будем надеяться, будем надеяться». Новая старая литература родится не в тусовке признанных и «олавренных». Такую же надежду будит во мне альманах «Крылья». Будем надеяться, будем надеяться… Марина Савинова, ОстроВ. г Луганск
