Алевтина Кахидзе - украинская художница и перформер, родом из Ждановки Донецкой области. Училась в Национальной академии изобразительного искусства и архитектуры, а затем в Академии Яна ван Эйка в Нидерландах. Алевтина Кахидзе в своих проектах исследует конфликты, гендерный вопрос, потребительскую культуру, мир растений, занимается осмыслением вопросов идентичности. Отдельное место в ее творчестве занимает родной Донбасс. В интервью "ОстроВу" Алевтина Кахидзе рассказала о роли художников и художниц в процессе реинтеграции оккупированных территорий и о том, с каким проектом она поехала бы в оккупированный Донецк. "Мы (художники) очень многое можем", - подчеркивает она. - Как много художников и художниц остались в оккупированном Донецке и продолжают там работать? - Я столько бы отдала за эту информацию… У меня ее нет. Я знаю много художников и художниц, которые переехали на подконтрольную территорию. Их очень много, они работают по всей Украине. И они не говорят, кто остался там. Говорят, что все уехали. - Когда вы последний раз были в Донецке? - В марте 2014 года я приехала в Донецк прочитать лекцию про Майдан. Это было очень странное решение для меня. Но я решила так сделать, просто приехать в Донецк и рассказать, что я знаю. - Расскажите об этом подробнее. - Я чувствовала, что я должна поехать и все рассказать. Для меня это было важно, потому что моя мама не воспринимала Майдан, он ее пугал. И я допускала, что так же думают многие люди на Донбассе. Я помню, когда я с ней встретилась, мне понадобилось шесть часов разговора, после чего ее мнение поменялось (мне так показалось). И я тогда подумала, что нужно обязательно все рассказать другим людям. Я нашла арт-пространство Александра Сушинского, написала ему, и он дал "добро". Я приехала в Донецк в марте 2014, увидела пророссийские митинги, они были немногочисленные, но они были. Я тогда познакомилась с другими местными художниками, с которыми я сейчас общаюсь и которые переехали на подконтрольную территорию. Они до сих пор вспоминают, насколько для них было важно, что я приехала из Киева и решила рассказывать про Майдан. Я провела в Донецке несколько дней, многое наблюдала. Я не подходила к митингам, но мне было любопытно говорить со всеми, кто стоял в стороне. И мне одна пожилая женщина дала листовки "Русского блока", которые были исписаны красной пастой. Она спорила с этими листовками, со всеми тезисами, цифрами. - Что вы тогда почувствовали по настроениям людей? - Я заметила большую пропасть между тем, что я знаю, приехав из Киева, и тем, что знают они. Когда я приехала в Ждановскую библиотеку в декабре 2013 года, первое, что у меня спросили ее сотрудницы: "Алевтина, разве можно бросать камни в милиционеров?". Я тогда ответила очень просто: "Бросать камни в милиционеров нельзя". И они так удивились. Я же приехала из Киева, симпатизировала Майдану и тут такой ответ. Конечно, просто так не нужно бросать камни в милиционеров, но если говорить про Майдан и то, почему тогда полетели камни, это очень долгая история. И вот этой долгой истории, мне кажется, не было в Донецке. Ее не знали или не почувствовали. Я бы не сказала, что у меня есть "коллекция" людей, люто ненавидящих Украину. Мне кажется, они люто ненавидели ту жизнь, которая у них была. Мне сложно сказать, насколько та жизнь зависела от них или от окружения, насколько они были готовы ее поменять. Это сложная история. Но если бы я смогла оказаться в своем городе, я бы смогла найти ответы на их вопросы. - Тогда или сейчас? - И тогда, и сейчас. - Сегодня еще возможен такой диалог? Конечно, возможен. Не каждый может говорить. Кто-то не может. Кто-то, у кого нет сил, не должен говорить. А тот, кто может, должен. - В 2014 году у вас не было желания через какой-то проект достучаться до людей? - Я в марте 2014 как раз приезжала в Донецк с таким проектом. Я рассказывала про Майдан через свои рисунки. - Сейчас бы вы поехали с подобным проектом? - Да, я бы поехала. - Что бы вы хотели показать или рассказать? - Я бы не стала ничего рассказывать. Я бы слушала. Я думаю, что сейчас самая большая проблема состоит в том, что мы не знаем опыты друг друга. Когда я долго говорила с мамой по телефону, я знала, как она жила на оккупированной территории. Она больше говорила. И я тогда понимала: чтобы мы могли общаться на равных, я должна знать, что у нее происходит. Люди, живущие в Киеве, не знают, что там происходит, есть ли там комендантский час, какое молоко они пьют, какие там цены на продукты, что они чувствуют и так далее. Если мы всего этого не знаем, у нас нет возможности говорить на равных. Диалог начинается, когда мы знаем опыт друг друга. Поэтому, я бы слушала. - Какой вы видите роль художников и искусства в целом в процессе реинтеграции оккупированных территорий? - Я думаю, что художников должны были собрать в Минреинтеграции (Министерстве по вопросам реинтеграции временно оккупированных территорий, - ред.) и выдать им задание. Мы очень многое можем сделать. Я преподаю молодым художникам в частных школах и всегда им задаю вопрос, что бы они сделали. И очень много интересных идей. Например, один из студентов предложил поставить большие столы и устроить чаепитие с двух сторон. Просто сидеть, пить чай и слушать друг друга. - Вы считаете, украинское общество готово к такому формату? - Художники так не работают. Они не рекламное агентство, которое получило задачу прорекламировать какой-то продукт. Художники - в чем-то толстокожие существа. Они делают то, во что верят. У них либо получается, либо нет. - То есть, они на мнения оглядываться не будут? - Нет. Я знаю, что у вас есть проект "Семена Украины", который связан с оккупированным Донбассом. Расскажите о нем. - Когда моя мама был жива (мать Алевтины Кахидзе умерла в январе 2019 на КПВВ со стороны "ДНР", - ред.), она всегда приезжала ко мне в Киев и обязательно покупала семена. Как оказалось, очень много фирм, которые производили семена, были разбросаны по всей Украине, и с началом оккупации люди, живущие на неподконтрольной территории, потеряли к ним доступ. Мама всегда приезжала ко мне, заказывала эти семена и для себя, и для своих подруг. Когда она умерла, все ее подруги начали мне звонить и просить, чтобы я это сделала вместо нее. И я поняла, что этот канал связи через семена очень важен. Он открыт, он на поверхности. Бери и используй. Эти люди больше ничего от меня не хотят, только эти семена. И я начала размышлять, что же с этим можно сделать. Я создала ларек на колесах, куда начала собирать семена от всех желающих. И очень много людей стали давать мне семена. У меня сейчас около 400 пакетиков. - Когда вы начали собирать семена? - Это всё началось в феврале, и я думала отвезти семена перед посадками (конец марта). К сожалению, начался карантин. У меня этот ларек готов, и я хочу привезти его к КПВВ и раздать людям эти сокровища. - Вы бесплатно хотите раздать эти семена? - Это вопрос о том, как работают художники. Сначала я подумала, что маминым подругам я могу просто бесплатно передать. Но как быть с остальными? Если мы просто дарим, это красиво, но это неравная ситуация. И тогда я придумала, что я буду просить тех людей, которые здесь передают семена, говорить, что они хотят взамен от тех, кому они достанутся. - Что заказывали и просили взамен? - Этот список – самая большая ценность в этом проекте. Кто-то попросил использованные стаканчики от молочных продуктов, чтобы выращивать в них семена. Кто-то попросил рассказать свой сон или день, выслать фото выращенных из этих семян растений. Кто-то попросил ком земли, газету, книгу, выпущенную после 2014 года. Это всё очень интригующе. Это про то, как через вещи можно установить какой-то контакт или диалог. - Когда вы хотите поехать с этим ларьком на КПВВ? - Хочу и планирую до конца августа. - Подобных проектов может быть больше, если будет условный запрос? - Должен быть баланс. С одной стороны, художники выполняют заказы, мы так работаем. С другой стороны, не нужно контролировать как мы это делаем. И если этот баланс случится, то будут чудеса. Будет очень много интересных проектов. - С началом войны многие, кто переехал из оккупированных городов, объединялись в сообщества. Было ли такое единение среди художников? - Мне кажется, что "Изоляция" стала определенным центром таких людей. - На ваш взгляд, почему нет общественной организации художников из оккупированного Донбасса? - Я думаю, что художники влились в те местные общины, куда переехали, их там хорошо приняли. Ведь часто такие группы появляются, когда нужно что-то защищать или отстаивать. А в нашем случае этого не произошло. Мы, художники, любим, чтобы к нам пришли, а не наоборот. - Как вы считаете, почему боевики превратили "Изоляцию" в тюрьму? В этом был какой-то символизм? - Я не люблю конспирологию, мы можем только гадать. Простой ответ – "Изоляция" была хорошо сделана, там был отличный ремонт. Может, так они подумали. С другой стороны, сделать тюрьму в самом центре развития, эксперимента, вдохновения - для этого нужно иметь очень стратегический ум. - В апреле 2014 вы инициировали проект Клубника Андреевна, который рассказывает о будничной жизни вашей мамы в самопровозглашенной "ДНР". Он всё еще актуален? - Моя мама жила в городе, который был охвачен войной. Она всегда находила возможность позвонить мне и рассказать, что она видит. Я почувствовала, что это очень ценная информация. И я стала всё это записывать и рисовать. В результате появились графические серии о том, как живет женщина в Ждановке. Я придумала ей имя "Клубника Андреевна". В тот момент я была иногда быстрее журналистов, я бы даже назвала это альтернативной журналистикой. Эта история и опыт очень важны. Важно, чтобы мы помнили, что там происходило. Только память позволит нам строить будущее. Многие друзья в Киеве говорили, что я населила для них Донбасс. "Клубника Андреевна" стала той женщиной, которую журналисты, возможно, не успели осветить или не рассказали о ней. Она не призывала войну, она не делала ничего особенного, чтобы с ней это все случилось. Она просто оказалась там, где она оказалась. И ее выбор там оставаться был очень важен для читателей. Многие ведь не понимали, почему там продолжают жить люди, а она в этой графической новелле постоянно объясняет, почему остается. - Какие были объяснения? - Одно из самых ярких объяснений – что я сделала такого плохого, что я должна бежать. То есть для неё отъезд оттуда означал бы бегство в результате того, что она там что-то совершила. И она была в своём решении тверда как скала. Но если вы дочитаете эту графическую новеллу, то в конце мы зовём её в Киев, где купили ей квартиру. Она описывает, как тяжело ей принять решение о переезде, рассуждает об этом. Я думаю, что через какое-то время этот проект еще как-то раскроется как документация этих шести лет, записанная между матерью и дочерью. Этот доверительный разговор между близкими людьми возможен в очень редких ситуациях. Моя мама вряд ли рассказала бы журналисту то, что говорила мне. Эта степень откровенности и есть большая ценность. Иллюстрации Алевтины Кахидзе, Fb Беседовал Владислав Булатчик, "ОстроВ" Материал создан в рамках проекта "Reach Out", который реализует "Украинская сеть образования взрослых и развития инноваций" (Сеть развития) в партнерстве с "Comparative Research Network EV" при финансовой поддержке Министерства иностранных дел Германии.
