7 июля 2020 года один из фермеров в селе Павлополь на юге Донецкой области, культивируя поле, которое не обрабатывалось с 2014 года, задел неразорвавшийся снаряд. К счастью, трагедии на этот раз не случилось: на следующий день снаряд обезвредили саперы. Огромное поле на территории Павлопольского сельсовета нужно было вспахать, чтобы обезопасить село от ежегодных пожаров, говорит сельский голова Сергей Шапкин. Осенью на нем посеют озимые. До тех пор оно будет барьером между степью и местными лесополосами и огородами. В Павлополе привыкли справляться с такого рода вызовами. Селу здорово помогают международные организации, Шапкин всегда тепло отзывается, в частности, об Александре Хуге, бывшем замглавы СММ ОБСЕ, о Международном Комитете Красного Креста. На Киев же здесь несколько обижены. В прошлом году местных жителей в очередной раз оставили без пенсий, объявив вдруг Павлополь территорией вне контроля украинского правительства. Шапкин говорит, что первые лица государства приезжают в село только ради фото “с войны”. “Я специально прошу всех павлопольцев улыбаться, чтобы испортить им селфи”, - шутит сельский голова. С августа 2014 года до декабря 2015-го Павлополь действительно не контролировался Киевом. Село оказалось в так называемой “серой зоне” между двумя противоборствующими сторонами. Местные жители, которых заперли с двух сторон в одной из горячих точек, до сих пор вспоминают этот период с содроганием. Из 800 человек довоенного населения некогда богатейшего села, сегодня в Павлополе, который Шапкин возглавляет с 1993 года, проживает не больше 450. Спустя шесть лет после начала войны части Донецкой и Луганской областей под контролем Киева и “республик” все еще в значительной мере зависимы от общей инфраструктуры. Шапкину удалось договориться, чтобы жители Павлополя продолжали получать газ со стороны бывшего райцентра, Новоазовска, который оказался под контролем донецкой “республики”. Мы общались с Сергеем Шапкиным в ноябре 2019 года в Павлополе и в июле 2020 по телефону. “ОстроВ” публикует самые интересные фрагменты этих разговоров. Сергей Шапкин. Фото из личного архива “Мы сами изучили правила пуска газа…” У нас в селе проходит газопровод низкого давления. В 2014 году во время обстрелов он, естественно, неоднократно бывал перебит. Мы организовались, нарезали ленты из покрышек, шириной по 10 сантиметров. Мы знали, что газ ни в коем случае нельзя выключать, когда ты пытаешься его потушить. Не останавливать. Пусть горит. Мы тушили пожар на газовой трубе, накрывая ее чем-нибудь. А потом эту трубу бинтовали этими нарезками покрышек. Когда становилось спокойно, наши ребята ее заваривали. В 2015 году газоснабжение у нас прекратилось после обстрела села Октябрь, где пострадала газораспределительная станция. Я обратился за помощью в Мариупольгаз, Донбасстрансгаз, но получил отрицательный ответ. На другое я и не рассчитывал, просто выполнил формальность. Мы сами изучили тогда устройство газораспределительного пункта в нашем селе, изучили правила пуска газа, и вместе со слесарем-газовщиком из Октября пустили газ самостоятельно. “Сепарация” - это отделение, да? Но как так получается, что те люди, которые объединяют регион, допустим, восстанавливая или налаживая экономические связи, могут быть даже обвинены в преступлении? Я последовательный противник экономической блокады региона. Я вижу за этим нечистоплотные бизнес-интересы. “Многие лесополосы придется уничтожить нам самим” Пока у нас не было газа, люди пилили деревья на дрова. К тому же мы страдаем от пожаров. Когда летом нет дождей и дуют сильные восточные ветра, начинает гореть линия фронта - прежде всего, из-за обстрелов. Полоса огня идет к селам. Мы страдаем от этого каждый год: все деревья, которые попадают в зону пожара, погибают. Многие лесополосы из тех, что сохранились, придется уничтожить нам самим, чтобы обезвредить мины, которые в них находятся. Тот самый снаряд. Июль 2020 года. Фото из архива Сергея Шапкина Сейчас на месте сгоревших деревьев мы пытаемся высадить белую акацию. Нам проще всего собрать с нее семена, потому что она у нас уже растет. Преимущество акации и в том, что она медонос, и в том, что если ее ствол сгорел, а корень выжил, на месте спиленного ствола вырастет новый. Также проводим эксперименты с павловнией. Это китайское дерево, с недавних пор культивируемое в Европе. Оно быстрорастущее, в год может вырасти до двух с половиной метров. Оно также является медоносом, декоративно смотрится, создает хорошую тень, листья его можно использовать как корм для скота, а его корневая система хорошо сдерживает сползание грунтов. И, как и у акации, его ствол вырастает заново, если его спилить. Из пяти-восьмилетней павловнии получается древесина, которую можно использовать и для производства мебели, и для заготовки дров. Конечно, у нас растет грецкий орех, потому что его посадками занимаются даже вороны, которые срывают орехи. Я купил прививочный секатор, хотя никогда прежде не занимался прививкой. Пока у меня ничего не получается. Думаю купить еще несколько, собрать тех, кто хочет поучиться и пригласить специалиста, который нас научит. У нас есть возможность попросить в ближайшем агрохолдинге сортовые грецкие орехи с высокой урожайностью и попробовать привить их черенки к нашим диким орехам. “Кто-то мнил себя вершителем судеб, имеющим право карать и миловать” Жизнь в “серой зоне” - это когда в тебя стреляют с двух сторон, а спасти не может никто. Магазины в 2014 году закрылись. Хлеб через блокпост пропускали только по две булки на руки. Первыми, кто пришел к нам на помощь, был Международный Красный Крест. Они выдавали очень хорошие пайки. Но нас не пропускали через КПВВ с этими пайками из Мариуполя. Какие только схемы мы ни придумывали, чтобы доставить людям гуманитарную помощь. Эта помощь помогла нам выжить в самое трудное время. Когда в январе-феврале 2015 года мы снова оказались под сильными обстрелами и пытались выехать в Мариуполь, нас не пускали. Мы взяли наш рейсовый автобус, взяли личный транспорт, у кого был, поставили впереди колонны машину ОБСЕ - слава Богу, что они тогда могли принимать такие нестандартные решения, - поставили в конце колонны вторую машину ОБСЕ и фактически прорвали блокпост. Бывало, что нас держали перед блокпостом по пять-семь часов. Бывало, люди умоляли пропустить их через закрытый блокпост, а военные стреляли поверх их голов из автомата, чтобы не пускать к шлагбауму. Но были и ребята, которые помогали, спасали, сочувствовали, подсказывали, делились хлебом, хотя у них не было лишнего. Я понял, что это зависело не от какой-то команды сверху, а от каждого конкретного человека. Война обнажает душу человека. У кого-то есть совесть, у кого-то нет. Кто-то мнил себя вершителем судеб, имеющим право карать и миловать. Время от времени мне удавалось договориться, чтобы через блокпост пропускали рейсовые автобусы. На Павлопольском водохранилище тогда еще работал рыбучасток, были осётры. В Мариуполе мы грузили в автобус под сидения мороженую тюльку - ее транспортируют в больших коробках. Сверху женщины в длинной одежде прикрывали эту тюльку, которой мы кормили осетров. Я считаю их народным достоянием, они краснокнижные, из Азовского моря. Здесь были осетры 20 и больше лет, некоторые - свыше двух метров длиной. Их очень сложно вырастить. Мы полгода добивались возможности вывезти наших осетров. Нам разрешали проехать с ними через грузовое КПВВ “Новотроицкое”. Довезти туда 800 взрослых осетров, тем более, под обстрелами, невозможно. Мы обращались к военным после каждой ротации, рассчитывая, что рано или поздно нам попадется понимающий командир. Наконец, в сентябре 2015 года нам дали разрешение провезти рыбу через наш КПВВ. Мы вывезли осетров в Херсон, а сейчас они в Винницкой области, в Ладыжинском водохранилище. В последний раз мы смогли выпустить в Азовское море 172 тысячи маленьких осетров в июне 2016 года. Они выжили, иногда я встречаю сообщения о вылове осетров браконьерами. Сейчас мы хотели бы вернуть “временно перемещённую” рыбу домой, в наше водохранилище, возобновить экономическую деятельность рыбучастка и восстановить экологические программы по зарыблению Азовского моря. Но для этого нам необходима помощь государства. “Мало будет остановить войну” Я считаю, что у населенных пунктов вроде Павлополя должен быть какой-то особый статус. Разве мы сейчас не находимся в особых условиях? Ведь мы не можем ступить и шагу, чтобы не посмотреть, нет ли у нас под ногами чего-то, что может взорваться. Если мы слышим, что что-то свистит, мы понимаем, что это не соловьи и что нам надо быстро упасть и прижаться к земле. У нас постоянно проверяют документы и транспорт. Нам приходится восстанавливать линии электропередач не так, как где-нибудь в Полтаве, потому что они проходят над минными полями. А электрику на опоре при обстреле надо прыгать, страхуясь верёвкой. Мы опасаемся снайперов, мы удобная мишень. Было бы справедливо, если бы люди, которые здесь работают, получали от государства материальную поддержку. Власти на местах могли бы иметь больше полномочий, чтобы быстрее реагировать кризисные ситуации, например, оперативно вмешиваться в случае угрозы техногенной катастрофы. Пожар в окрестностях Павлополя. Сентябрь 2019 года. Фото из архива Сергея Шапкина Драк за гуманитарную помощь у нас не было, потому что сельсовет организовал - отчасти авторитарно - ее справедливое распределение. Гуманитарная помощь выделяется несправедливо. Например, мы получали индюков. Было положено по двадцать штук на одну семью. Но я видел, что мы не обеспечиваем даже трети павлопольских семей. И мы приняли решение выдавать одиноким людям по пять, семьям - по десять. Причем люди сами должны были найти претендентов на остаток “своих” двадцати индюков и лично разделить партию. Представители гуманитарных организаций при раздаче помощи говорили, что им непривычно видеть, как председатель сельсовета отдыхает, а люди работают: мужчины разгружают машины, женщины ведут учет. Никто не знал, какую работу я провел предварительно. Некоторые уже встроились в войну и сложившиеся взаимоотношения. Приспособились. Некоторые что-то на этом зарабатывают. Многие привыкли получать гуманитарную помощь и ждут только новых поставок. Вы думаете, если мы снова запустим какое-то производство, многие захотят работать? Мало будет остановить войну. Это как с больным, который полгода пролежал в гипсе, а теперь должен встать и пойти. После войны нас ждет кризис перехода к мирной жизни. Нам предстоит учиться делать первые шаги. Сегодня мы хотим от гуманитарных организаций помощи в сплочении людей, в запуске бизнес-проектов. “Получится, как всегда. Ничего страшного” Люди на противоположной стороне страдают не меньше, чем мы. Они понимают нас, они переживают за нас - мы за них. У нас всегда были дружеские связи, они сохраняются. И у меня одинаково душа болит, когда гибнут люди, как с той стороны, так и с этой. Я не могу избавиться от впечатления, будто это страшный сон. Недавно мне приснилось, что я иду по Новоазовску, встречаю друзей и обнимаю их. Тяжело было вернуться в реальность под звуки очередной утренней канонады. В последний раз я был в Новоазовске осенью 2015. Потом Павел Жебривский, глава Донецкой областной военно-гражданской администрации, это запретил. Не думаю, что в Новоазовске у меня были бы какие-то проблемы. И одна, и другая сторона заходила в Павлополь, когда мы были в “серой зоне”. Я конфликтовал с любыми военными, которые стреляли из населенного пункта, запрещал вводить военную технику, делать укрепления. Мне угрожали, меня пытались запугивать, но моя позиция никогда не менялась. А когда у человека есть позиция, это вызывает уважение. В окрестностях Павлополя. На месте будущего природного заказника. Фото из архива Сергея Шапкина Я поддерживаю разведение сил на нашем участке. Мы же не хотим иметь войну на десятилетия? В 2017 году мы выступили с инициативой «Хлебного перемирия». Многие журналисты и политики откровенно издевались над этой инициативой, но я не обижался. Я не могу отвечать за всю линию фронта и не могу отвечать за военных с обеих сторон. Но мы благополучно убрали хлеб, обстрелы наших населённых пунктов прекратились. Разве можно закончить войну без разведения сторон? Это первый шаг, его нужно сделать. Да, вопросы есть. Их нужно решать в процессе переговоров. Брать лист бумаги, ручку и писать: первое - медицина, второе - безопасность людей… Работа полиции, энергообеспечение, вода, тепло, продукты. Сейчас мы формируем Сартанскую объединенную территориальную общину, объединяем Широкино, Лебедино, Пикузы, Талаковку, Сартану, Павлополь и Чермалык. Это совпадает с сектором действия сил ООС на юге Донецкой области, и мы, представители местного самоуправления на юге Донецкой области, предлагаем использовать этот участок как модель, на которой можно отработать механизмы устойчивого перемирия: прекращения огня, отвода тяжёлого вооружения, разведения сил, разминирования, восстановления населенных пунктов, возвращения в них вынужденных переселенцев. Затем эту модель можно будет спроецировать на всю зону конфликта. Я понимаю, что это фантазии, что мы не соберемся за одним столом и не будем прописывать эти вопросы. Но я все равно уверен, что они будут решены. Хотелось бы их предусмотреть, но получится, как всегда. Ничего страшного. Мы должны идти путем компромиссов, другого пути нет. Записала Юлия Абибок, “ОстроВ”
