Согласно статистике, в Луганской области на постоянной основе фиксируется увеличение количества обращений жертв по фактам домашнего насилия. По сравнению с 2015 годом в 2019-м прирост количества официальных обращений составил 334%. В первом полугодии 2020-го зафиксировано на 54% больше обращений, чем за аналогичный период прошлого года. Традиционно, большее количество обращений поступает от женщин - 78%, от мужчин - 20%, от детей - 2%. По словам замглавы Луганской обладминистрации Катерины Безгинской, такой рост количества обращений обусловлен, в частности, карантином из-за COVID-19: люди теряют доход, злоупотребляют алкоголем, растет стресс - все это обостряет ситуацию с насилием в семьях. «Такой рост свидетельствует о постепенном разрушении стереотипов, существующих в этой сфере, подтверждает эффективность информационно-разъяснительной работы, а также о росте доверия людей, которые обращаются за помощью. Мы также понимаем, что отсутствие обращений не говорит об отсутствии насилия», - комментирует ситуацию Безгинская. О нюансах работы с пострадавшими от домашнего насилия, а также алгоритмах действия в той или иной ситуации с учетом специфики региона и карантина "ОстроВ" поговорил с директором Луганского областного центра социально-психологической помощи Алиной Оберемок. Как повлияло на работу центра введение на территории страны карантина из-за COVID-19? - Сейчас в условиях карантина мы немного переформатировали свою работу, возобновили региональный телефон горячей линии по оказанию помощи пострадавшим и по противодействию. То есть люди, которые подвергаются домашнему насилию, или понимают, что могут стать жертвой домашнего насилия, могут звонить нам на «горячую линию», где мы четко рассказываем алгоритм действий. Если нам поступает звонок от жертвы домашнего насилия, то мы согласно разработанному алгоритму действий, например, связываемся с полицией. Вообще, зависит от конкретики каждой ситуации. Если это экстренный случай, то мы рекомендуем звонить на 102, или сами вызываем полицию. Сообщить в таком случае полицейским мы можем, если жертва дает свое согласие. Приходилось ли обращаться в полицию, не получив согласия жертвы? - Нет, таких экстренных случаев не было. Сама специфика проблемы такова, что человеку проще набрать короткий номер 102. Комментарий Екатерины Безгинской: «К сожалению, в обществе до сих пор устойчивы стереотипы о «мусоре, который нельзя выносить из дома», и наша задача - их развеивать. С этой целью в апреле 2020 года на базе Луганского областного центра социально-психологической помощи возобновила работу региональная «горячая линия»... По состоянию на 1 сентября на «горячую линию» обратились 139 человек (из них 10 мужчин и 129 женщин), которые получили помощь психолога». Статистика от Ювенальной превенции областного управления Нацполиции: В первом полугодии 2020 года в территориальные отделы ГУНП в Луганской области поступило 2561 сообщение от граждан о фактах совершения домашнего насилия (что на 54% больше чем за аналогичный период 2019-го (1192 сообщения). Свое влияние на рост количества обращений оказал карантин, введенный на территории государства весной этого года». Каков алгоритм действий в случае, если звонит человек, который предполагает, что может стать жертвой? Например, человек звонит и говорит, что партнер на протяжении определенного времени его обижает, или человек понимает, что ему угрожает опасность. Или в случае, если насилие уже происходило и человек понимает, что это может повториться, то есть определенный алгоритм действий. Некие стандарты, которым мы рекомендуем следовать. Мы рекомендуем жертве насилия, или вероятной жертве, чтобы она продумала все пути отхода в этой ситуации. Необходимо собрать документы или хотя бы их ксерокопии, вбить на быстрый набор в телефоне номер полиции, друзей или кого бы то ни было, кто сможет оперативно среагировать на вызов о помощи. Также нужно отложить хотя бы какую-то сумму личных денег. То есть документы, деньги, «красная кнопка» в телефоне и, желательно, если жертва понимает, что ситуация выходит из-под контроля и пересекает «красную черту», то как именно она будет уходить, бежать. Жертве удается вырваться из помещения, но нет ни телефона, ни денег, ни документов. На улице ночь, идти некуда. Что делать в таком случае? В большинстве таких случаев жертвы бегут в полицию и это наиболее верное решение. Полиция, в результате, может перенаправить ее к нам. У нас тоже есть стандарт. Мы перенаправляем в пункты оказания первичной и вторичной юридической помощи для восстановления, в первую очередь, документов. Второе: в области работает дневной стационар приюта для жертв домашнего насилия. Недавно к нам обратилась женщина, которая нуждалась в суточном пребывании с двумя детьми. Мы перенаправили ее в другую область. Если в нашей области нет круглосуточных приютов, то где находятся ближайшие подобные места? Ближайшие подобные приюты есть в Донецкой и Запорожской областях. В Киеве. Их есть достаточное количество. Почему таких мест нет в Луганской области? У нас не настолько остро стоит проблема? Проблема более чем острая. Сейчас открывается приют, в дальнейшем – еще один, то есть всего на территории области – в Рубежном и Кременной будут работать два таких приюта. Они почти полностью готовы, осталось поставить точку в некоторых документах. Комментарий Екатерины Безгинской: «Как показывает практика и исследования, проводимые неправительственными организациями, в населенных пунктах, находящихся вдоль линии разграничения, ситуация с насилием является особенно острой. Люди уже 6 лет проживают в постоянном стрессе из-за вооруженной агрессии, во многих ухудшилась экономическая ситуация в семьях». Вы говорите об остроте проблемы, как ее «измерить»? Можно ли сравнить ситуацию в Луганской области с, например, соседними регионами? Как объяснить людям проблематику, если для общества является допустимой формулировка «Кто-то кого-то лупит, ну и ладно, так везде». Вот это и есть самая большая проблема: это "везде". Многие не защищены экономически и не готовы поставить жирную точку в отношениях. Остается куча вопросов: а на что я буду жить, а куда я пойду, а что я буду делать дальше? Неизвестность – это страх, и это проблема. Статистические данные – это сухие цифры, а нужно понимать, что за каждым случаем стоит человеческая судьба, жизнь. И часто не одна, а она плюс дети… Реальные истории Лариса, 56 лет, Сватовский район. «Проблемы начались где-то лет пять назад. Сын начал пить, то есть он и до этого выпивал, но потом начал пить запойно. Потерял работу, был экспедитором, но кто захочет терпеть алкоголика на работе? Кроме меня у него никого нет, с мужем мы развелись давно, без скандалов, просто разошлись. Так и жили вдвоем с сыном в доме, у него – своё, у меня – своё… Однажды он пришел под вечер, пьяный, и говорит: «дай денег». Я дала. Так несколько раз, потом я думаю – поговорю с ним, нужно что-то делать, сопьется так. Он слушал меня минуты две, начал орать, толкнул сильно, я упала, а он схватил мою сумку с кошельком и пропал на трое суток. Там немного было, около трехсот гривен. Потом пришел и сразу стал обвинять меня в том, что его никто не берет на работу, поэтому я должна давать ему денег. Я пыталась как-то достучаться, сестра моя с ним пыталась говорить, но всё без толку. Первый раз он ударил, когда я пришла с работы, попросила выйти на двор, набрать ведро воды, а он схватил меня за плечо – синяки неделю держались, и просто припечатал спиной об стену. Я рыдала, копалась в себе, пыталась искать причину именно в себе: что я упустила, чего не дала, где допустила промах? Так продолжалось три года. То чуть лучше, то снова скандалы. Переломным стал момент, когда я набралась смелости и заявила, что так продолжаться не может, а ему нужно искать другое жилье, ведь взрослый человек, самому решать свои проблемы. Тогда он меня избил. Впервые избил сильно, соседи уговаривали потом написать заявление в полицию, а я не смогла. Сын пропал на несколько месяцев, не без вести, то там, то там мелькал, но домой не возвращался. Еще какое-то время спустя я узнала, что он сидит в СИЗО. Попался на краже. Три с половиной года тюрьмы получил на суде. Уже сейчас у меня как будто пелена с глаз упала: нужно было обращаться за помощью сразу, трубить вовсю, в полицию нужно было идти, к участковому бежать. Как раз участковый мне потом и сказал: «пришли бы сразу, вместе бы проблему уже решили». Моя ошибка в том, что я все пустила на самотек, надеялась на что-то, а нужно было действовать». Заместитель руководителя Центра «Женские перспективы» (г. Львов) Марта Чумало прокомментировала этот случай так: «В нашем опыте был только один случай, когда мы женщине не продлили пребывание в приюте. Ситуация была такова, что сын - участник АТО, имел алкогольную зависимость и требовал деньги, неоднократно бил ее. Мать очень переживала за него, пришла к нам, мы направили ее в приют, помогали писать заявления, но она начала его жалеть, начала отказываться от обращений в полицию. Мы вынуждены были отказать ей в дальнейшем пребывании, потому что не видели перспективы. Такие примеры очень грустные и уязвимые, нет системы принудительного лечения. Мы не можем обвинить женщину в том, что сын ее бьет, хотя для многих есть такой соблазн - обвинить пострадавшую, что, якобы, она не так сына воспитывала, или когда-то и что-то не так сделала. В насилии всегда виноват обидчик, и это надо понимать, как аксиому. Он - взрослый человек, который выбирает это поведение. Он не бьет всех подряд, а выбирает такое поведение именно по отношению к своей матери». Алина, 28 лет, Луганская область. «Наверное, моя история банальна. Мы расписались после восьми месяцев знакомства. Вместе жили до свадьбы шесть месяцев. Квартира – его. Начиналось все очень красиво – и в этом как раз банальность. Я общалась с другими девочками, и у них все происходило как по одному и тому же сценарию. Конфетно-букетный период, цветы, подарки. Однажды он встретил меня с работы и донес домой на руках, ну кто из девчонок от такого не «поплывет»? Переезд к нему, потом свадьба. Проблемы начались с мелочей. Он стал пытаться контролировать как я одеваюсь, куда смотрю, с кем разговариваю и от этого я постепенно все больше и больше стала чувствовать себя неуверенно. Не скажу, что тогда он прямо очень сильно давил, но контроль ощущался всегда. Дальше он убедил меня уволиться: начальник - козел, коллеги – тупые овцы и так далее. Я до сих пор не понимаю, как именно, но он добился того, что я практически не выходила на улицу. Начались скандалы по поводу быта: это не туда поставила, это не там повесила. Дальше началось моральное давление: сама не справишься ни с чем, ничего не умеешь, никому кроме меня не нужна и все в таком духе. Красная линия была пройдена, когда он прямо заявил: ты – моя собственность, а я тебя содержу, потому, что сама ты ни на что не годишься, поэтому должна быть благодарна. Я вспылила, схватила телефон и пошла к двери. Дальше – удар «под дых», он затащил меня в ванную, связал руки поясом от халата и приговаривал при этом «тварь неблагодарная, шалава». Кинул в ванную, лил на меня холодную воду из душа и требовал говорить «да» на его вопросы в стиле «будешь делать то, что я скажу?». Этой же ночью под утро я смогла взять его телефон, мой он сломал, и написать родственникам. Через буквально двадцать минут они были на месте с полицией. Дальнейшие подробности сообщить не могу, но сейчас я живу в другой области, постоянно чего-то боюсь, хотя понимаю, что теперь мне ничего не угрожает. Психологи говорят, что на полное восстановление может потребоваться около года. Самое важное, что я хочу сообщить девочкам, которые находятся в такой ситуации, или понимают, что могут попасть в такую ситуацию: не позволяйте «замыливать» себе глаза. Обращайте внимание на мелочи и ни в коем случае, если вы уже понимаете, что что-то не так, не думайте, что проблема решится сама собой. Говорите с родными, друзьями. Страшная правда такова, что человек, которому ты сперва доверяешь больше всех, доверяешь буквально свою жизнь, эту жизнь как раз может и отнять». Комментарий Марты Чумало: «Это типичная ситуация. Именно на примере этого кейса мы можем информировать девушек, например, в школах и т.д., на что нужно обращать внимание. Я всегда говорю, что нужно научиться отличать опеку от заботы. Это совершенно разные процессы, в которые мы попадаем, когда вступаем в близкие отношения. Разница в динамике этих отношений и распределении контроля и власти. Забота, это когда человек заботится, переживает и демонстрирует свои чувства, но воспринимает другого человека наравне с собой. А опека - это всегда «сверху вниз». Приведенный пример - это классические стратегии обидчиков. Это так называемая миннесотская модель колеса насилия. Перед физическим насилием происходит применение таких стратегий, которые делают физическое насилие ненужным, пока они работают. Жертва подчиняется власти, а когда начинает сопротивляться, применяется уже физическое насилие». Николай, 48 лет, переселенец из Антрацита, Луганская область: «Жили как все. Дети уже сами по себе. Мы – вдвоем в двухкомнатной квартире. Я до войны работал слесарем, жена – продавцом-реализатором, но не постоянно, а так, где пару месяцев поработает, где дольше. Скандалы – постоянно. Она все время меня пилила, что я что-то не сделал, а если сделал, то неправильно. Весь бюджет, по сути, на мне был. Квартира – моя, зашел как-то разговор о разводе, а она мне: «я отсюда никуда не пойду, хочешь – сам вали». Ну а я ж ее на улицу не выгоню? Могла посреди ночи меня растолкать и начать скандалить. Я ей говорю, мне в шесть утра уже за станком шуровать, а ей разницы никакой. Тарелками в меня кидалась, один раз точно так попала, бровь разбила. Я ее в ответ ни разу не тронул, но накипало. Накипало, накипало, пару раз чувствовал, что вот оно, всё, кипит уже. Злоба подкатывала, но уберегло… Потом – война. Она и спасла от беды, я вещи какие-то в пакет собрал, бросил все как есть и уехал. Бог с ней с квартирой, все равно там не жизнь. Сейчас работу нашел нормальную, да почти сразу, как переехал к брату в Северодонецк, так и пристроился. Живу на даче. Живу спокойно и не понимаю, что мне раньше мешало так сделать». Комментарий Марты Чумало: «Закон гендерно нейтрален, следовательно, он может защитить себя так же, как и она. Если он считает, что он страдает, если он действительно страдает, то может набрать 102, приедут полицейские и так же выпишут срочное запрещающее предписание. Она должна будет покинуть место совместного проживания на срок до 10 дней и не коммуницировать. Если посмотрим статистику, то обращений в полицию по всей Украине где-то процентов 10 - от мужчин. Не всегда это мужчины, которые реально страдают от насилия. В насилии должно быть значительный перевес сил». Но вернемся к разговору с директором Луганского областного центра социально-психологической помощи Алиной Оберемок. - Как жертве доказать, что в отношении ее произошло финансовое или психологическое насилие? В случае подобного обращения, мы приглашаем человека сюда, проводим с ним беседу, проводим тестирование и диагностирование, смотрим психоэмоциональное состояние человека. В итоге, когда выдается заключение, можно делать выводы. Дальнейшие действия зависят от запроса человека. Например, улучшение психоэмоционального состояния. Приглашаем на повторные консультации, есть люди, с которыми наши психологи работают уже по полгода. Удается ли добиться положительных результатов? Не понятен способ измерения результата. То есть агрессор перестает давить на жертву или жертва учится давать отпор? Нет, жертва начинает видеть причину. Бывает, что они сами не понимают, почему так происходит. У всех это происходит совершенно по-разному. Например, у кого-то была психологическая травма в детстве, человек живет с этой травмой и перекладывает последствия на всю дальнейшую жизнь. У человека вырабатывается определенная модель поведения и он ведет себя так. Мы стараемся вырвать его из этого стереотипа и откорректировать поведение. Бывают ли случаи, когда жертва могла бы каким-то образом предупредить насилие, если бы разбиралась в гендерной тематике? Нужно понимать, из-за чего вообще это все происходит. Понятное дело, что случаи бывают совершенно разные. Не только экономическое давление и финансовые прорехи приводят к насилию, но в основном мы сталкиваемся именно с финансовыми проблемами, к сожалению. Это чаще всего лежит в основе домашнего насилия… На самом деле, конечно, в основе домашнего насилия лежат не экономические факторы, а гендерные стереотипы, которые навязываются девочкам и мальчикам с самого их рождения. Она смотрит на него как добытчика, то есть, руку дающую, а он на нее - как на хранительницу очага, то есть, домохозяйку и руку берущую. Они сами изначально соглашаются на такие роли, втискивают себя в эти стереотипы. Отсюда и экономическое неравенство в семье и психологические проблемы, связанные с ним. Если бы папы и мамы воспитывали своих детей не как девочек и мальчиков, а как равноправных личностей, ничем не отличающихся в социуме, кроме пола, они бы вырастали не просто самодостаточными, но и не отягощенными теми ролями, которые они не хотят играть, или которые им играть просто не под силу… Артем Брюханов, Северодонецк, для "ОстроВа"
