Война заставила Донбасс снова заговорить о «донбасском менталитете». Осенью с легкой руки луганских социологов было идентифицировано такое явление как «луганский синдром»: когда своим массовым участием в референдуме 11 мая 2014г. жители Луганской и Донецкой областей открыли дорогу системам залпового огня, смертям и разрушениям, а агрессор начал пользоваться этим же населением как щитом в войне против него же самого. Луганчане хорошо помнят, как пару лет, аккурат перед войной, местная элита, представленная политиками Партии регионов, выходя на очередные выборы, инициировала широкую компанию по поводу «феномена луганского характера» - жителей Донбасса готовили, вселяя в них чувство особенности и регионального патриотизма. Итогом проведенной большой работы луганских журналистов, краеведов и чиновников стало создание серии фильмов в рамках спецпроекта "Известные личности Луганщины», приуроченного к 74-летию образования Луганской области - о Дале, Титове, Ворошилове, Гастелло, Матусовском, Пархоменко, Луспекаеве и многих других знаковых фигурах истории и культуры края. Вскоре на регион с «донбасским характером» обрушилась война. «Луганский характер» подвергся испытанием: часть луганской интеллигенции сегодня продолжает рефлексировать и ломать голову, как же достойно вытащить Донбасс из войны, ставшей звеном путинского проекта «Новороссия». При этом вторая - большая часть местного населения - особо не напрягаясь, все еще остается приверженцем «освободительной миссии» путинской России. Кто же виноват и что делать? Об этом - беседа с луганскими интеллектуалами. Значительная часть интеллигенции Донбасса все эти годы била в набат: Украине нужны реформы, давно назрела необходимость серьезных преобразований - децентрализации власти, передачи местным громадам региональных вопросов внутренней политики, развития местного самоуправления. Если бы это сделала хотя бы одна команда кого-то из последних президентов - на Донбассе не произошло бы сбоя гражданственности осенью 2013 года – зимой 2014 года, - заявляет реформаторская часть луганской интеллигенции. «Сегодня уже и российская политическая элита охладела к проекту «Новороссия». Более того – она его боится, - считает профессор Луганского Восточноукраинского университета им. Даля и известный луганский публицист Александр Еременко. - Но если образуется нормальное демократическое государство, без имперских амбиций и т. д., то это и есть главная опасность для «великой» России и спасение для Донбасса. В Новороссию тогда же постепенно переберутся все толковые россияне. Меня такой поворот удивил, хотя не должен был удивить. Вспомнил свою статью двухлетней давности. «Возможна ли другая, неимперская Россия», в которой я высказывал мысль о том, что такой «другой Россией» могла бы стать Украина. Зачем Украине становиться какой-то другой Россией? Украина - это Украина! Относительно Украины - согласен. А относительно Новороссии - всё не так просто. Прежде чем изложить своё политическое кредо, хочу обратить внимание на то, что существуют, так сказать, «макроисторические» истины и истины ситуативные. Так вот, с моей точки зрения, наилучшим вариантом ближайшего общественного развития была бы постепенная, но неуклонная интеграция Украины как унитарного государства в Европейский Союз. Наихудшим – образование «самостоятельных» (а на самом деле, конечно же, полностью зависимых) псевдогосударственных образований – Луганской и Донецкой республик. Совершенно очевидно, что такие «республики» (а на деле – феодальные вотчины) станут буферной зоной, обречённой на аутсайдерство, наподобие Приднестровья, Абхазии или Южной Осетии. Мне трудно представить для своих земляков более отвратительное будущее». Вторым по приемлемости вариантом», была бы федерализация Украины и образование, например, «Донбасского федерального округа». Но при этом Украина как, всё же целостное государство, должна сохранить европейский вектор развития. А из этого следует, что и все её федеральные округа должны вписываться в этот вектор. Иными словами, при варианте федерализации, я как гражданин «округа Донбасс» всячески проповедовал бы интеграцию с Европой. Вторым по неприемлемости был бы вариант присоединения Донбасса к России. Разумеется, это плохой вариант. И дело не только в том, что России сам по себе Донбасс не нужен. Плевать она на него хотела. Донбасс интересует Путина лишь как болевая точка Украины. Для меня, в первую очередь, неприемлемы имперские амбиции России и извечный авторитаризм её власти. По-видимому, Россия обречена на авторитаризм. Дело ведь не только в Путине. Я глубоко сомневаюсь, что после ухода Путина с политической сцены ему на смену придёт по-настоящему демократический лидер. Вот мы и добрались до срединного варианта… Образование независимого государства Новороссия – это, конечно, хуже единой и даже федеративной Украины. Но это, несомненно, лучше Донбасса как буферной зоны и присоединения его к России. Идея Новороссии не так уж глупа. В ней есть рациональное зерно, и отнюдь не мизерное. Государство, которое, по сути, воспроизводило бы левобережную Украину, могло бы оказаться вполне жизнеспособным и даже процветающим. Оно обладало бы выгодным географическим положением, богатыми природными ресурсами, конкурентоспособной промышленностью, мощным интеллектуальным потенциалом. Такое государство могло бы стать вполне демократическим, а языковой вопрос решился бы путём введения двух государственных языков – русского и украинского. Здесь развивалась бы и русская, и украинская культура. Такое государственное образование вполне органично интегрировалось бы в Европу. Разумеется, при условии культивирования европейских ценностей. Хочу подчеркнуть, что, как и в случае с «федеральным округом Донбасс», если бы я оказался гражданином государства Новороссия, я бы всячески пропагандировал европейский вектор её развития. Если бы образовалась Новороссия, то благотворным для неё был бы путь в Европу, а не в Россию. Именно Новороссия могла бы стать другой, неимперской, европейской Россией. Мне скажут:- Так вы, батенька, хуже, чем сепаратист! Вы проповедуете раскол Украины. Вот она – донбасская зараза: поскреби луганчанина и увидишь там сепаратиста. По сути предъявленного обвинения считаю своим долгом пояснить следующее. Во-первых, напоминаю, что проект «Новороссия» для меня отнюдь не лучший вариант исторического развития. Это, скорее, лучшее из худшего. Во-вторых, я стараюсь смотреть на вещи реалистично, не через очки политического романтизма. Пока что я не наблюдаю особой популярности проекта «Новороссия». Сказать, что он не раскручен, будет очень слабо. Я обычно говорю горячим поклонникам Новороссии в Луганске: «Что-то я не замечаю особого желания бороться за Новороссию ни среди своих днепропетровских знакомых, ни среди одесских, ни среди харьковских». « Это у вас знакомые такие, - отвечают мне горячие головы. – А наши знакомые готовы вздымать всё выше и выше флаг Новороссии. Что ж, вздымайте флаг вашей виртуальной республики своей мозолистой рукой. Кровищу только не забудьте с неё отмыть, если сможете». В общем, мои рассуждения о Новороссии обретаются в плоскости модной нынче виртуалистики. Ну и в-третьих. Я вынужден признаться, что идея национального государства вовсе не принадлежит к числу моих приоритетных ценностей. Для пламенного патриота единая и неделимая Украина – это не обсуждается, это свято. Но для меня это не свято, и для меня это вполне обсуждаемо. Я ведь жалкий либерал, не укоренённый в какой-либо народной традиции. Мои святыни: права человека, демократические свободы, рационализм. Я – безродный космополит, и не считаю нужным это скрывать. У нас есть статья «за космополитизм»? Нет? «Ну так успокойтесь, господа националисты», - посоветовал бы я. Прошлым летом я прочитал в Интернете о том, что Гиркин выражает разочарование пассивностью жителей Донбасса. «Выдающийся славянский полководец» недоумевает: как же так – мы пришли из «братской» России освобождать стонущих под бандеровской пятой донбассцев, не жалея живота своего сражаемся за восстановление великой российской империи, а что же «стонущие»? Почему не спешат стройными рядами влиться в доблестные когорты погибающих за «великое дело любви»? Любви к России, разумеется. Отчасти я могу понять недоумение заигравшегося в белогвардейские игры молодого человека. Я также описывал свое недоумение по поводу пассивности луганчан. В то время как несколько сотен граждан майданили и антимайданили в центре Луганска, разделённые какими-нибудь двумя сотнями метров, полумиллионный город жил своей жизнью. Отношение к активистам обоих майданов – и евро, и антиевро – было, в основном, снисходительно-ироничным. Не раз и не два мы возмущались атрофией социального начала у наших земляков. Со свойственной горячностью мой друг говорил: – Никому ничего не надо. Луганчане думают, что всё само собой устаканится. Да собралось бы тысяч десять-двадцать, пошли бы к зданию СБУ, разогнали бы всех полоумных активистов, потребовали бы Болотова. Гаркнули бы все, как один: «Вон из города!» Не думаю, чтобы в такую толпу кто-то решился бы стрелять. Как вы думаете, когда это написано? «Жители наблюдали за борьбой и вели себя, как в цирке – кричали, аплодировали, подбадривали то тех, то этих. Если одни брали верх и противники их прятались в лавках или домах, чернь требовала, чтобы укрывшихся выволакивали из убежища и убивали; при этом ей доставалась большая часть добычи; поглощённые убийством и боем, солдаты предоставляли толпе расхватывать награбленное. Город охватила жажда крови, он был неузнаваем и страшен. В разгаре битва, падают раненые, а рядом люди принимают ванны или пьянствуют; среди потоков крови и мёртвых тел расхаживают уличные женщины и мужчины, им подобные; развратный покой исполнен вожделений, преступления бушуют будто в пленённом городе – можно подумать, что бешеная ярость и ленивый разврат владеют столицей». Это Тацит описывает гражданскую войну в Риме в 68-69 годах нашей эры. Древние римляне, разве что, ярче и откровенней современных донбассцев. Всё меняется в истории – лишь человек остаётся неизменным. Но вернёмся к разочарованию Гиркина. Думаю, что не всё объясняется пассивностью. На месте этого заигравшегося в кровавые игры инфантила, я бы не скорбел по поводу пассивности донбассцев, а задумался о её причинах. Прежде всего, напрашивается вопрос: а может быть, дончане и луганчане не так уж и стенали под пятой украинских националистов? Может быть, никто им не отрубывал пальцы за каждое русское слово? И Пушкина с Толстым никто не запрещал читать. Короче говоря – не следует поддаваться на риторические штучки собственной пропаганды. Жалко людей, которые всерьёз поглощают пропагандистскую похлёбку. Но человек, который верит в свои собственные пропагандистские вопли, вдвойне смешон и жалок. - Радуйтесь, братья! Мы пришли спасти вас от натиска украинского национализма. - Спасибо, не надо. Займитесь лучше своими делами. Мы у себя сами разберёмся. Судя по мировоззрению Игоря Гиркина, он пылкий энтузиаст Великой России. Он, якобы, сражается за восстановление Российской империи в границах 1917 года. Вообще, в значительной части российской интеллектуальной и политической элиты весьма популярны идеи великой Евразийской империи, «третьего Рима» и т.п. Если у Гиркина в голове действительно Евразийская империя, то что ему Донецк и Луганск! Тогда в его замыслах Донбасс должен был стать лишь плацдармом для победоносного похода к западной границе Украины, а то и к Варшаве. К счастью, то, что в голове у Гиркина, не обязано быть в голове у донбассцев. Вы недоумеваете по поводу пассивности жителей Донбасса, Игорь Всеволодович? Позвольте, а почему они должны проявлять энтузиазм во имя имперских амбиций России? Прежде всего, надо знать психологию донбассцев. На словах они готовы проявлять энтузиазм по различным поводам, но расстояние между словом и делом у них огромное. Особенно если это дело опасно, сопряжено с риском для жизни. В массе своей донбассцы совсем не пассионарны. Но дело не только в этом. Не буду говорить «за весь Донбасс», скажу о себе. Моё мышление вовсе не имперское. Мои ценности, мои идеалы совсем не имперские. При словах «мощь и величие Державы» мне не хочется встать во фрунт и сделать под козырёк. Меня совершенно не впечатляет перспектива воссоздания Российской империи или создания Евразийской. Более того: такая перспектива меня пугает. Вы хотите воссоздать Российскую империю. И ради этого вы с оружием в руках пришли на мою землю. Почему я, гражданин самостоятельного независимого государства, отнюдь не жаждущий жить в вашей империи, должен рукоплескать вам? У вас в голове – незрелые подростковые фантазии, и вы, руководствуясь этими фантазиями, принесли смерть и разрушение в мой дом. Да я призываю чуму на ваш дом! Жалкие геополитические мечтатели! Носятся с идеей, высказанной православным монахом в первой половине ХVI века. Старец и игумен Псковского Елеазарова монастыря Филофей в нескольких посланиях обосновал имперские амбиции усиливавшейся Москвы. В послании дьяку Мисюрю (Михаилу) Мунехину он писал: «…все христианские царства пришли к концу, и сошлись в едином царстве нашего государя, согласно пророческим книгам, и это – российское царство: ибо два Рима пали, а третий стоит, а четвёртому не бывать». Специалисты находят истоки этой идеи в эсхатологических ожиданиях, обострившихся в православном мире в связи с ожиданием в 1492 году конца света. Но поскольку конец света не наступил, он, как всегда, был отодвинут на более поздние времена. Большое значения для формирования идеи богоизбранности Москвы имели два события: взятие османами Константинополя в 1453 году и отпор Золотой Орде во время «стояния на Угре» в 1480 году. После падения Константинополя Московское княжество оказалось, практически, единственным православным государством. После падения Золотой Орды московский великий князь начинает именоваться титулом «царь», ранее применявшимся к владыкам Орды. Возникает потребность идеологического обоснования амбиций великокняжеской власти на долгую перспективу – желательно до конца времён. Идея Филофея пришлась как нельзя кстати. Между прочим, старец поступил новаторски: в противовес раннесредневековой и даже библейской (NB?!) традиции, учившей о смене четырёх царств, Филофей настаивает на трёх царствах («а четвёртому не бывать»). Как видим, пророчество Филофея имело не только политический смысл. Москва не только может, но и должна претендовать на гораздо большее: её всемирно-историческая миссия в том, чтобы до конца времён быть очагом и оплотом истинной веры. Я отнюдь не претендую на лавры старца, тем более Филофея. Но я хотел бы, господа православные имперцы, бросить вам в лицо следующее пророчество: два Рима пали, утвердился третий. Третий падёт, и в скором времени. А если будет четвёртый, то и он падёт… А если будет двадцать восьмой, то и двадцать восьмой падёт. И я хотел бы, во избежание недоразумений, пояснить следующее. Обычно, когда какой-нибудь пылкий поклонник Великой Евразии сталкивается с моим декадентско-либеральным неприятием имперскости, он восклицает: - Великую и сильную Россию вы ненавидите, а как насчёт империи США? Как насчёт объединённой Европы? Им вы, небось, поклоняетесь. Во-первых, я вовсе не ненавижу сильную Россию. Мой родной язык – русский. Русская культура мне родная. Мой любимый поэт – Тютчев. Мой любимый прозаик – Достоевский. Я за великую Россию: великую своими культурными, научными достижениями, шедеврами искусства, глубиной философских прозрений, красотой и мощью своей природы, богатством её недр. Но мне совершенно не нравятся имперские амбиции Кремля, постоянное бряцание оружием. Если я люблю Достоевского, то это не значит, что я должен любить Путина. - А если это вещи взаимосвязанные? Если без духа имперскости русская культура заглохнет? Но это не доказано, более того – весьма спорно. Если же это окажется так, то, тогда, вынужден признаться, и очарование русской культуры для меня несколько померкнет. Померкнут даже Фёдор Иванович с Фёдором Михайловичем. Далее. Разве я расписался в любви к имперской силе Соединённых Штатов? Почему вы думаете, что, если я не приемлю имперскость России, то я обязан рукоплескать имперскости США или Китая? Я вообще против империй, мне не нравится имперскость как таковая. - Тогда ваше место – на обочине истории, - скажут мне. - Ибо будущее принадлежит империям. И потом, вы как-то ушли от имперскости Евросоюза. Относительно объединённой Европы, я не считаю, что она является империей в строгом смысле слова. Хотя, в истории просматривается противоборство двух моделей организации Европы: имперской (Карл Великий, Фридрих II Гогенштауфен, Карл V, Наполеон, Гитлер) и «европейского концерта» (система Венского конгресса, современная объединённая Европа). Прежде всего следует дать определение понятия «империя». Я не собираюсь здесь углубляться в теорию империи, вплоть до этимологии латинского «imperium”. Воспользуемся, возможно, не слишком строгим и полным определением понятия империи, но достаточным в рамках нашего дискурса. Империя есть государство, обладающее большой территорией и народонаселением, образованное путём насильственного включения в свой состав территорий других государств или народов и характеризующееся достаточно высоким уровнем авторитаризма государственной власти. Под «насильственным включением» подразумевается не обязательно завоевание, хотя, в первую очередь, завоевание. Это может быть «добровольное присоединение» слабого государства вследствие осознания его правящей элитой бесперспективности его самостоятельного существования в соседстве с сильным. Так, в 133 г. до н. э. пергамский царь Аттал Ш завещал своё царство Риму – тогда ещё республике, но, по сути, империи. Авторитаризм не обязательно должен проявляться в управлении гражданами метрополии, но обязательно – в той или иной мере – в управлении колониями. Подчеркнём, что наличие колоний является необходимым атрибутом империи. Империя – это обязательно метрополия плюс колонии. Когда Европейский Союз называют империей, то, по всей видимости, смешивают цивилизацию с империей. Но это далеко не одно и то же. Цивилизация есть наибольшая структурная единица всемирно-исторического процесса. Целостность цивилизации конституируется единством фундаментальных принципов миропонимания, а также единством ценностей, норм, идеалов, жизненных целей. Ядерной структурой цивилизации, по всей видимости, является религия. Цивилизация нередко воплощается в одной или нескольких империях, но это не обязательно так. Иногда довольно трудно различить цивилизацию и империю (например, китайскую), но, думается, это, скорее, исключение, чем правило. И всё же, это различие имеет место даже в случае Китая, не говоря уже о всех прочих случаях. Империя всегда представляет собой результат сознательных волевых усилий того или иного этноса или родственных этносов. А цивилизация формируется вследствие естественно-исторических процессов, обусловленных константами образа жизни одного или нескольких этносов. Построение империи – процесс искусственный, становление цивилизации – стихийный. Империи создаются, цивилизации вырастают. Исходя из предложенного выше определения, поясню, чем именно меня не устраивает всякая имперскость. Для меня неприемлем культ силы, неизбежно присущий имперской власти. И особенно неприемлем для меня авторитаризм, с ещё большей необходимостью вытекающий из природы империи. Авторитарная государственная власть есть зло. А если это власть имперская, то возрастает масштаб её авторитарности, а, следовательно, усиливается её злое начало. Кстати, здесь проявляется весьма характерная особенность психологии массового луганчанина, многое объясняющая относительно причин луганской Вандеи. (Думаю, что и о донецкой Вандее это будет верно). Типичный луганчанин по природе своей авторитарист. Сильная власть: грозная, мощная, наводящая страх, дисциплинирующая, с лёгкостью «дающая в морду», бесцеремонная, даже унижающая, - о, это класс, это по-нашему, это он понимает. И вообще, всё грозное, мощное, марширующее в едином строю и сметающее со своего пути всяких козявок, - ах, как это впечатляет, как завораживает! Работать на крупном государственном предприятии, желательно в сфере тяжёлой промышленности, вливаться и выливаться из его проходных в составе многотысячной массы товарищей по цехам и участкам, чувствовать сплочённость этой стальной массы, ощущать над собой властную руку хозяина, - вот настоящая жизнь, вот настоящее счастье. Самое печальное в том, что не только многие луганские обыватели, но и немалая часть луганских интеллектуалов в той или иной форме исповедует культ сильной власти. Прослойка сторонников единой Украины, продвигающейся по пути интеграции в Европу, в среде луганской интеллектуальной элиты ничтожна. Значительная часть луганских интеллектуалов исповедует левую идеологию: коммунистическую, марксистскую, даже левацкую. Они ностальгируют по Советскому Союзу и чают грядущей Мировой Революции. Не меньшая часть исповедует православие, причём, зачастую, довольно фундаменталистского толка. Отсюда вытекает ностальгия по царской России, реанимация славянофильски-почвеннических мечтаний, чаяние возрождения Великой России как гегемона Великой Евразии и прочая «гиркинщина». Остаётся всего ничего: немногочисленные патриоты Украины с уклоном в национализм и либералы-европеисты с энтузиазмом относительно всечеловеческих ценностей. Эти весьма малые группы между собой не дружат (во всяком случае, до сих пор не дружили, в ходе луганской Вандеи они сблизились). Между тем, леваки и православные до сих пор неплохо ладили в Луганске, а в ходе мятежа они, по-моему, ещё более подружились. Так вот, луганским и всем прочим любителям «сильной руки» хочу сказать следующее. Для вас государство – фетиш, священный идол. Но государство – вовсе не святыня. Вы не понимаете, что государство – это определённые люди, их семьи, друзья, любовницы, их близкие и дальние родственники. У этих людей свои интересы, свои – и весьма высокие – потребности, свои раблэзианские аппетиты. А если мы помножим всё это на интересы, потребности и аппетиты друзей и родственников, то Гаргантюа с Пантагрюэлем отдыхают. Вы думаете, что эти люди призваны, прежде всего, беспокоиться о вас? Теоретически да, но на практике, зачастую, с точностью до наоборот. Беспокоятся они, прежде всего, о себе любимых, вам оставляют крохи, вас же пугают Европой и вас же подбивают на мятеж во имя своих, а не ваших интересов. А если в ходе заварухи кого-то из вас ранит или убьёт – им не жалко. Луганские бабушки, разуйте глаза: вы целуете руку, которая бьёт вас нещадно. Вообще, с донбасским менталитетом всё обстоит довольно плачевно. Вспоминается случай из девяностых. Случайно услышал в электричке разговор двух пенсионеров. Говорили о недавно состоявшихся очередных выборах. Один из собеседников рассуждал о том, как трудно сделать правильный выбор. Другой ответил бесшабашно: - А я проголосовал за одного местного, молодого парня. Не знаю, какой из него будет депутат. Я подумал: мы всю жизнь в дерьме прожили, так пусть хоть молодой парень поживёт в своё удовольствие. То есть, этот альтруистический донбассец заранее даёт своему депутату карт-бланш на коррупцию. Он не только не возражает против того, чтобы избранный им депутат злоупотреблял служебным положением, - он с этим заранее согласен. Такое впечатление, что он даже не понимает, как можно не злоупотреблять. - Но ведь он будет за ваш счёт жировать! - Ничего страшного, мы люди неприхотливые. Мы уже своё отжили. Думается, Фёдор Михайлович и Лев Николаевич восхитились бы таким современным Платоном Каратаевым. Кстати, о Достоевском. По всей видимости, он восхищается маляром Миколкой из своего «Преступления и наказания». Миколка берёт на себя убийство старухи-процентщицы и её сестры. Когда же выясняется, что он себя оговорил, несостоявшийся мученик поясняет: он, де, хотел пострадать за чужие грехи. Как впечатляюще! Выглядит почти как подражание Христу. Хорошо, Раскольников оказался человеком с тонкой душевной организацией; Соня Мармеладова уговорила его сознаться в убийстве. А если бы убийцей оказался матёрый рецидивист? И Соня его бы не расколола? И получил бы маляр Миколка двадцать лет каторги, а настоящий убийца потирал бы руки от радости: хорошо старушек мочить, когда рядом такие придурки! Нашим людям не хватает здорового эгоизма. Эгоизм – это плохо, но здоровый эгоизм – хорошо. И мешает нам бездумный альтруизм. Альтруизм – это хорошо, но бездумный альтруизм – плохо. Эти качества не просто идут рука об руку – они дополняют друг друга. Бездумный альтруизм одних стимулирует безответственность других. Прекраснодушные альтруисты типа Миколки плодят не просто наглых уголовников. Они плодят ещё худший подвид homo sapiens: ефремовых и болотовых. Государство – это зло, правда, зло необходимое. Оно является благом в том смысле, что без него воцарилась бы анархия, то есть, совсем плохое состояние. Государство есть благо не само по себе, а поскольку оно препятствует большему злу, чем оно само. - Погодите, но вы же согласны, что может быть такая государственная власть, которая исходит из приоритета интересов общественного целого, а не своих собственных. Власть, которая действительно старается обеспечить благосостояние граждан, их правовую защищённость, культурные запросы. Вы, небось, думаете, что в Европе, на которую вы молитесь, именно такая власть. Согласен, такая власть может быть, и она есть в некоторых государствах. Здесь мы подходим к сути моего неприятия имперскости. Власть ведёт себя прилично по отношению к гражданам, как правило, в тех государствах, в которых развито гражданское общество. По крайней мере, так в западной традиции. Истина не в государстве, тем более – не в имперском, истина в гражданском обществе. Да здравствует гражданское общество – и да ослабеет государство! Будущее не за сильным государством, а за сильным гражданским обществом. Когда говорят, что будущее принадлежит империям, то, думаю, много на себя берут. При этом совершают распространённую в социальной философии ошибку: экстраполирование прошлого на будущее. Если история наполнена возникновением и ростом различных империй, их соперничеством и борьбой (между прочим, она наполнена также их крахом и распадом), то из этого не вытекает, что и будущее будет заполнено такими же событиями. Мне кажется, империям принадлежит прошлое, гражданскому обществу – будущее. Впрочем, уточню, чтобы не впасть в смертный грех левацкой идеологии – выдавать желаемое за действительное. Я думаю, что на самом деле будет усиливаться и государство, и гражданское общество, но в разных цивилизациях и в разных регионах. И в тех социумах, где усилится гражданское общество, будет благая жизнь, а в тех, где авторитарное государство – злая. Поэтому драматизм ситуации в современной Украине, а в особенности, в Донбассе обостряется. Это ситуация судьбоносного выбора на века – выбора между благой и злой жизнью. Иногда вскипает в душе такая злоба против апологетов «сильной руки», что хочется взять автомат и «замочить их в сортире». С авторитаристами хочется быть авторитарным, превзойти их в авторитарности. Недавно посмотрел в Интернете сюжет, в котором российский академик С. Кургинян учит жизни «народного губернатора» Донецкой Народной Республики (или кто он теперь в этой «Республике» - да Бог с ним, пусть хоть генералиссимусом себя объявит) П. Губарева. Выясняется, что Кургинян помогает с решением вопросов поставки вооружения армии Донецкой республики. После некоторых препирательств академик соглашается, что помощь была недостаточной и обещает посодействовать с качеством и количеством оружия. Сказать, что слушая излияния Кургиняна, я испытал возмущение, будет слишком мягко. Хотелось спросить: - Уважаемый Сергей Ервандович! Что вы здесь делаете? Какой доклад озвучиваете, на какой конференции? Вы обещаете незаконным военным формированиям на территории другой страны больше оружия и лучшего качества. Хорошо. А теперь представьте себе, что украинские террористы захватили бы здание белгородской областной администрации или ростовского ФСБ. И что какой-либо действительный член НАН Украины приехал бы к ним и стал выяснять, в каком оружии они нуждаются. Как бы вы это восприняли? Только не надо мне вещать о великой геополитической миссии России». Илья Кононов, профессор Луганского национального университета им.Тараса Шевченко: «Текст Александра Еременко написан в жанре интеллектуальной провокации. Сам автор известен в Луганске как поборник единой Украины и европейского пути ее развития. Данные его размышления являются выражением поисков решения проблемы, которая никак не решается. Консервация нынешнего состояния будет порождать интеллектуальное отчаяние и провоцировать на еще более невероятные конструкции. Это еще одно выражение «луганского синдрома», о котором мы упоминали в предисловии к публикации. Не претендуя на полные комментарии к тексту, считаю необходимым выразить несогласие игрой с концептом Новороссии. Этот конструкт изначально был семантическим выражением экспансионистских намерений правящего класса современной РФ по отношению к Украине. Наполнить его каким-то иным смыслом не представляется возможным. Украина должна отстаивать свою целостность в политическом, экономическом и семантическом отношении. Это должна быть принципиальная позиция. Сдвиг с этой позиции – это непозволительный оппортунизм, которым сразу воспользуются те, кто хочет расколоть нашу страну. Кстати, говоря об идее единства страны нужно иметь не только российских идеологов. Одним из творцов мифа Новороссии был крымский политолог А.Никифоров, получивший за свою провокационную деятельность награду от оккупантов полуострова. Он не принимал при этом во внимание исторические реалии, которые свидетельствуют о том, что название «Новороссия» никогда шире части северного Причерноморья не использовалось. При этом и в историческое время оно было искусственным, а потому и забытым. Относительно Донбасса, Приднепровья или Слободской Украины никто и никогда это понятие не использовал. Где-то коррелируются с этим мифом и призывы галицких сепаратистов избавиться от Крыма и Донбасса. Этим отличился , например, Юрий Андрухович. Другой представитель этой интеллектуальной линии Тарас Прохасько неоднократно высказывал пожелание об отделении Галичины от всей остальной Украины. Если начать играть в игры, подобные на игры взрослых дядей в солдатики, то мы откроем ящик Пандоры. Для любой территории, вплоть до малого села, можно подыскать обоснование, что ему можно существовать как самостоятельное государство. Такой эксперимент по распаду социальной ткани Украина пережила в 1918 – 1920 гг. и очень дорого за него поплатилась. Из своего исторического опыта мы должны сделать вывод, что единство страны – высшая ценность. Гуманитарии, играющие смыслами, живущие в виртуальной «педагогической провинции» (воспользуемся терминами «Игры в бисер» Г. Гессе), должны задуматься над опытом прошлой осени и зимы. Те, кто воротил нос от Донбасса, увидели, какую роль в энергоснабжении страны играл донбасский уголь. Кто в Донбассе воротил нос от Галичины, едят теперь в ЛНР раз в день кашу, выдаваемую на работе вместе зарплаты. В мире побеждают большие рынки и большие интеллектуальные пространства. Всякое дробление государств лишь ведет к обострению проблем. Так что, с идеей Новороссии такая история. Она может быть только российским протекторатом. Все остальное - от лукавого. А ее внутрений политический строй не может быть ничем иным, кроме как открытой террористической диктатурой сателлитарного периферийного типа. Относительно террористической природы «ЛНР» и «ДНР» не догадывается разве младенец. Все остальные знают, что такое угроза в Луганске отправить кого-то «на подвал». Сателлитная природа Новороссии в том, что эта эфемерия может опираться лишь на российские «Грады», «Ураганы» и «Смерчи». Сами они падут в течении недели после ухода россиян. Периферийный тип данных диктатур состоит в том, что они отбрасывают Донбасс в самый глухой сегмент мировой политической системы – в сегмент несостоявшихся государств. Классический случай – Сомали. Не кривите нос! Это и о нас. Размышлять нужно не о том, быть ли Украине единой, а о моделях этого единства. К сожалению, нынешние руководители страны фетишизировали и табуировали некоторые вопросы, среди которых и вопрос о федерации. Они, кажется, просто бояться самого слова. Между тем, для цивилизованного мира децентрализация – это одно из направлений развития демократии. При этом имеется в виду не только самоуправление населенных пунктов, но и обязательно самоуправление на уровне регионов. Некоторые страны приблизились к федеративному устройству, оставаясь формально унитарными (Италия, Испания). Между унитаризмом и федерацией лежит широкий континуум территориальных устройств. Нас нужно не жонглировать словами, а искать адекватную модель единства страны при обеспечении прав регионов. И последнее. А. Еременко утверждает, что авторитаризм – в культурном геноме донбассцев. Это – умозрительное предположение. Исторические и социологические данные свидетельствуют об ином. Жители Донбасса, скорее, критически относятся к любому государству. Японский исследователь нашего региона Хироаки Куромия даже написал, что жители Донбасса больше всех других жителей Украины воплощают казацкий дух вольности и непокорности. Искать в антропологии жителей Донбасса объяснения того, что с нами произошло, это фактически стигматизировать жителей региона. Мол, вот они такие, то и получили. Но то, что произошло с Донбассом, могло произойти и с другими регионами. Ответы следует искать в обстоятельствах, а не в природе жителей. Поэтому, высказывая столь серьезные критические замечания, я считаю правильным что ОстроВ идет на публикацию текста Александра Еременко по следующим соображениям: Во-первых, страна должна представлять, что происходит в интеллектуальном сообществе нашего региона. Пренебрежение со стороны центральной власти аукается отчаянием и поиском отчаянных решений проблем. Во-вторых, только дискуссия по сложнейшим вопросам может привести к ответу на вопрос о том, как быть с Донбассом. Хуже всего здесь – табу на слова. И здесь мы поддерживаем либеральную свободу, к которой призывает Александр Михайлович. В-третьих, нам нужно понять, как донбассцам придется жить вместе после того, как наш край вернется в Украину. Как мы сможем смотреть в глаза друг другу, побыв по разные стороны баррикад? Об этом пока никто даже не думал. А. Еременко дает возможность почувствать всю глубину этой проблемы. ОстроВ г.Луганск
