Вскоре после того, как переговорщики от России, ОРДЛО и Украины начали всерьез обсуждать свой самый масштабный обмен пленными (первый за более чем год), в российской "Новой газете" появилась информация о намерении Киева выдать через "республики" в РФ фигурантов так называемого "дела Лесника": группу из пятерых человек, которую якобы возглавлял "правосек" Олег Мужчиль и которая, по версии СБУ, планировала серию терактов в неустановленных местах ради свержения существующей власти в интересах России. До приезда в Украину россиянка Анастасия Леонова работала в России сомелье, а еще раньше была инструктором по дайвингу в Тайланде и на Кипре. 10 декабря 2015 года ее задержали у дома, где Леонова снимала квартиру, как одну из предполагаемых участников "террористической группы" Мужчиля. С собой у "террористки" Леоновой была не взрывчатка, а пакет молока и бутылка вина. Олег Мужчиль погиб в ночь на 10 декабря, когда его попытались захватить сотрудники СБУ. Кроме Анастасии Леоновой, как членов "группы Лесника" в Киеве задержали россиян Ольгу Шевелеву и Павла Пятакова, также участвовавших в "Правом секторе", и украинскую семейную пару Елену и Валерия Кукелей. Еще один человек, якобы имевший отношение к предполагаемой "группе Лесника", Валерий Вишневецкий, был задержан в Харькове. Судебный процесс первых пятерых давно, однако, не может сдвинуться с места, приобретая со временем все больше черт драмы из театра абсурда. Обмен пленными между Киевом и ОРДЛО состоялся 27 декабря; Ольги Шевелевой, Анастасии Леоновой и Павла Пятакова среди людей, переданных в "республики", не было. Вместе с ними туда НЕ передали ряд других россиян, в частности, фигурантов дела о событиях 2 мая 2014 года в Одессе. Некоторых даже готовили к обмену и перевезли с этим в Донецкую область, однако вечером 27 декабря без лишних объяснений увезли назад. Эта короткая история неучастия россиян в обмене дает дополнительные основания верить, что Леонова, Пятаков и Шевелева тоже были изначально в тех же списках кандидатов на обмен, которые формально составили в ОРДЛО. В Россию никто из них возвращаться не желает. Дело, фигурантами которого являются Пятаков, Шевелева и Леонова, эти предполагаемые "террористы" называют сфабрикованным; они намерены доказывать свою невиновность. Анастасии Леоновой, с которой корреспондент "ОстроВа" встретилась вскоре после публикации наделавшей шума статьи "Новой газеты", в этом помогает, в частности, Харьковская правозащитная группа. Жалоба Леоновой на арест и пятимесячное содержание в СИЗО уже дошла до Европейского суда по правам человека. — Настя, расскажите, пожалуйста, когда и при каких обстоятельствах вы приехали в Украину. — Я переехала в 2015-м году, когда поняла, что в России жизнь становится все хуже и хуже. Страна, из которой я уезжала, и страна, в которую я вернулась, — это совершенно разные страны. Мы всех бьем, мы самые "скрепнутые", мы самые крутые. Для меня это было диковато. У меня были другие настроения. Я понимала, что то, что нам показывали по телевизору, — полный бред. В определенный момент начала нарастать ненависть между сторонниками и противниками Украины, и после убийства Немцова стало попросту страшно за свою жизнь. Я решила, что мне будет проще уехать — я не успела прочно обосноваться в Москве. — Вы участвовали в каком-то политическом движении в России? — Пыталась. Но в российской оппозиции все умудрились перессориться, так что не могло быть и речи о каком-то цивилизованном политическом движении. Никакой реальной оппозиции в России не было и, наверное, никогда не будет. — Вы переехали сюда сами или вместе с кем-то? — Сама. У меня в Украине бабушка. С полутора лет меня сюда привозили. Для меня Киев — второй родной город, у меня здесь много друзей: я не ехала сюда на пустое место, я знала, куда я еду. — Вы довольно долго жили и работали за границей. Почему вы решили вернуться в Россию? — Только из-за винной школы. Я не хотела возвращаться, но в Москве для меня нашлось место в винной школе. — Как в 2015 году вы попали в "Азов"? — Я туда не стремилась (смеется). Сначала я попала в "Правый сектор", в одно из подразделений. Оно базировалось под Харьковом и не принимало участия в боевых действиях. Я попала туда по рекомендации друга друзей, как санитарный инструктор. — Откуда у вас такие навыки? — Чтобы стать инструктором по дайвингу, ты должен стать инструктором по первой медицинской помощи. — Как получилось, что вы все-таки оказались в "Азове"? — Я поняла, что в "Правом секторе" занимаюсь не тем. Ребята, с которыми я общалась, были очень правильные. А вот командование у них было другим. Были там и люди, скажем так, тяжелой судьбы, с несколькими отсидками, пришедшие в ПС далеко не с патриотическими мотивами. К примеру, они открыто поддерживали мародерство. Я с этим мириться не могла и написала рапорт. Мне предложили пойти на тех же условиях в Гражданский корпус "Азов" — то есть, снова же, не боевое подразделение "Азова". Я никогда не утверждала, что работала в боевых подразделениях: мне там нечего делать. Оружия в руках я не держала. — Каковы были ваши мотивы присоединиться к ПС и "Азову"? Если даже волонтерская работа, то почему именно с людьми, которые собираются воевать? — Потому что в период Майдана, в начале боевых действий, да и позже здесь не было военной медицины, не было подготовленных кадров. Я сама взяла НАТОвские методички — меня никто об этом не просил — и адаптировала их для использования в полевых условиях. Второй мотив заключался в том, что у меня гражданство страны-агрессора. Я его не выбирала — я выбрала Украину, но мне хотелось каким-то образом оправдать свой приезд сюда. Сейчас это трактуется моим прокурором как то, что я хотела собирать какие-то данные. Но если бы я хотела собирать какие-то данные, я бы занималась другим, и не в запасных частях, ну правда. Когда допрашивали мою маму, ей задавали вопрос, знала ли она, когда познакомилась с моим папой, в 1980 году, что его родственники живут в Украине. То есть, можно подумать, что они с 1980 года прошлого века планировали эту "операцию". По мнению прокурора, ничего смешного в этом нет. — Вы понимали, что, присоединяясь к "Правому сектору" или "Азову", закрываете себе обратный путь в Россию? — Во-первых, я этого не афишировала. Во-вторых, я не состояла в частях официально, я была волонтером. В массовых акциях я не участвовала. Изначально у меня были планы, что я буду ездить в Россию, чтобы уладить свои дела, продать квартиру. Когда уже мне начали шить уголовное дело, стало понятно, что путь закрыт. — То есть, фактически следствие вас подставило, сделав ваше дело публичным. — Да. — Как вы думаете, вам что-то грозит в России? — "Правый сектор" — официально запрещенная в России организация. Хотя статья "экстремизм" — не такая уж страшная в сравнении с тем, что грозит нам здесь: до пяти лет, херня какая-то (смеется). — А что грозит вам здесь? — От семи до 15 с конфискацией имущества. Но сегодня это дело — наша охранная грамота: нас не могут обменять, пока мы не осуждены. А чтобы нас осудить, нужно доказать, что мы в чем-то виноваты. Кроме того, выдать нас, не нарушая международного права, Украина не может — мы все состоим в процедуре получения статуса беженца. — Вы уверены, что информация о намерениях включить вас в списки на обмен была достоверна? — Недавно Следственный комитет Российской Федерации вдруг обнаружил желание пообщаться с родителями, скажем так, членов нашей группы. Два года они не проявляли к нам никакого интереса, и вдруг вызвали родителей одного из нас и предложили, чтобы их ребенок не страдал в Украине, вернуть его в РФ. Подозрительное совпадение. Мы разослали письма тем, кто составляет списки претендентов на обмен. Мы написали, что отдавать нас, во-первых, незаконно, а во-вторых, нас никто об этом не спрашивал. Мы этого не хотим. Мы хотим остаться в Украине, хотим доказать свою невиновность, хотим наказать по-настоящему виновных. — Вы пытались получить гражданство или вид на жительство в Украине? — Я пыталась. С "Лесником" — человеком, который был убит якобы во время штурма, якобы главарем нашей группы, — меня познакомили именно как с человеком, который может помочь. Даже сейчас, будучи клиентом лучших адвокатов Украины, работая с правозащитными организациями, я понимаю, что без специальной помощи это невозможно. Начнем с того, что часы работы, которые указаны на сайте миграционной службы, не совпадают с актуальными, которые написаны ручкой на двери. И каждый раз, когда ты приезжаешь, чтобы что-то у них спросить, тебя, как нашкодившего кота, тыкают носом в эту табличку и орут: "Ты что, слепая?". Или тебе не дают на руки положенные документы. Такого махрового хамства я не видела больше нигде. — Сколько людей в вашей "группе"? — Пятеро. Под стражей нет никого. Последним вышел Пятаков, в мае прошлого года. Единственный фигурант дела, чье хулиганское действие при очень развитой фантазии можно трактовать как терроризм — он неудачно бросил гранату в Харькове, с чего собственно наше дело и началось, — на днях получил приговор. Его дело выделили в отдельное производство, изначально оно у нас было общее. Он получил три года пять месяцев и десять дней заключения. В СИЗО он отсидел почти два года, поэтому его освободили прямо из зала суда. Но в решении была пометочка, что он выдал остальных "участников". Я его несколько раз видела, когда была под Харьковом в "Правом секторе", ничего о нем сказать не могу. Он меня не знал. Я думаю, что он мог дать показания только на "Лесника". — Каким образом "Лесник" мог помочь вам с гражданством? — Он работал с украинской разведкой. Когда у меня завершился разрешенный трехмесячный срок пребывания, он мог помочь поставить новый штамп. К слову, самое смешное, что СБУ не возражает против получения мною статуса беженки. — Ваше дело ведет СБУ? — СБУ! (смеется) Все наши допросы проходили на Владимирской. Меня, правда, очень быстро выгнали из СИЗО СБУ — остальные сидели там еще довольно долго. У меня очень плохой характер, поэтому от меня поспешили избавиться. — Сейчас у вас идет параллельно два процесса: обвинение и получение статуса беженки. — Скорее всего, я запущу еще третий: чтобы получить гражданство в связи с происхождением моей бабушки. В этом мне тоже было отказано, теми же людьми в миграционной службе. В первую очередь потому, что у меня нет паспорта. Мой паспорт до сих пор незаконно удерживается в прокуратуре. Я хожу со справкой об освобождении. — До возникновения "дела Лесника" вы были знакомы с остальными участниками "группы"? — Нет, мы не были знакомы между собой. Следствие тоже это поняло, это есть в материалах дела. Поэтому теперь они были бы рады закрыть это дело. Я — наименее потерпевшая среди "участников группы": "всего" 150 дней в СИЗО и 22 дня в отделе обеспечения досудебного следствия СБУ, и все равно они нарвались на очень серьезную компенсацию. ЕСПЧ принял наши иски. СБУшники вообще вели себя очень некрасиво. Меня выпустили в марте, когда судья решил прекратить мои мучения, поскольку никаких доказательств против меня так и не поступило. Меня выпустили в полночь — это такая процедура в следственном изоляторе, когда двери открываются в 00:01. В те же сутки в 10 утра позвонили моему адвокату: поступило новое ходатайство, в шесть вечера суд, будут сажать. Я слегка не выдержала и упала в обморок. Меня госпитализировали и три дня держали в больнице. Было огромное давление на персонал, они допрашивали лечащего врача, собирали все справки, данные анализов, на что не имели никакого права. Ко мне приставили охрану из "Альфы". В итоге девять дней я побыла на свободе, а потом меня опять закрыли, еще на два месяца. — Как вы думаете, зачем было нужно это дело? — Мы вообще не знаем, что произошло в той квартире. Мы не знаем, чье тело похоронено как тело "Лесника". Опознание не проводилось, а по результатам экспертизы, которая есть в деле, у погибшего первая группа крови, хотя у "Лесника" была четвертая. У него не нашли татуировок. Мы заявили ходатайство о проведении эксгумации тела, которое похоронено как тело "Лесника". То есть, сегодня у нас больше вопросов, чем ответов. Меня задержали, потому что я россиянка и потому что за три недели до задержания я общалась с "Лесником" по телефону, а его телефон прослушивался. — Что было в разговоре? — "Здравствуйте". — "Здравствуйте". — "Как ваши дела?" — "Нормально, спасибо". — "Я договорился, передадите паспорт, вам там поставят штамп". — "Спасибо, хорошо, а то я уже думала просить статус беженки". — "Что вы, все будет хорошо. Всего доброго". — "До свидания". Минута и 20 секунд. — Но они на самом деле думали, что раскрыли ОПГ? — Я думаю, что они ее слепили. 17 следователей в течение двух лет получают зарплаты из ваших налогов, и из моих тоже, занимаясь вот такой херней. Главный следователь уже стал подполковником. Искренне поздравляю (смеется). Поэтому они будут стоять на своем до конца, это понятно. Я никогда не видела такого количества ненужной бумаги, как в нашем деле. С Вишневецким они выкрутились красиво: вроде бы наказали, но он сразу же вышел на свободу. Статьи "Терроризм" и "Покушение на теракт" — обе от семи до 15 лет. Ему дали три года и пять месяцев — даже не половину. Но он признал вину и пошел на сделку со следствием. А в чем я должна признаться, если у меня в обвинительном акте написано: планировала совершать террористические акты в неустановленном месте в неустановленное время. Вот сидела и думала: "А что бы мне взорвать?". При том, что я не держала в руках ничего острее штопора. Еще у меня в деле написано: "Знакомилась с общественными деятелями, волонтерами, политиками и так далее". Это мой круг общения — так получилось (смеется). Но что такое "и так далее"? — На каком этапе ваш процесс сейчас? — Мы уже год пытаемся начать подготовительное заседание и только сейчас подошли к тому, что будем выбирать присяжных. Нам положен суд присяжных, поскольку одной из обвиняемых угрожает пожизненное заключение. Я думаю, что остаток процесса займет еще не один год. От скуки не умрем (смеется). — Какие ограничения это на вас накладывает? — Нам не вернули паспорта, но у нас нет меры пресечения. У нас тяжелые статьи, по которым не предусмотрены альтернативные меры пресечения: мы можем только либо сидеть, либо не сидеть. — Что происходило с вами в изоляторах, где вас содержали? — В СИЗО СБУ надо мной издевались. Люди там могут находиться до трех суток или, в отдельных случаях, до десяти. Меня продержали там 22 дня, и когда 31 декабря в четыре часа вечера мне сказали "С вещами на выход", я подумала, что лучшего подарка я просто не могла ожидать, потому что теперь, по крайней мере, никто не будет смотреть в "кормушку", пока я умываюсь или делаю что угодно еще. Я вышла оттуда только благодаря тому, что писала до пяти жалоб в день, включая жалобы на то, что мне не дали подать жалобу. Там установлены приборы наблюдения. Там не выключают свет. Там отнимают все личные вещи и что-то разрешенное нужно потом выпрашивать у охранника, который может отдать, а может и не отдать. Там, если ты, по их мнению, слишком много жалуешься, угрожают, например, написать, что ты простужена и не вести тебя в душ, в который пускают на пять минут раз в неделю. Там в душе не дают закрыть дверь и ты все время на виду у конвоира, а мимо тебя проводят других арестованных — женщин, мужчин. Там нет горячей воды. Там холодно, там сквозняки, там не закрывалось окно. Там страшные кровати — я не могла там спать. Там ничего нельзя, каждые пять минут открывается дверь, потому что ты не так сидишь. Ко мне просто вламывались вооруженные люди и орали: "Встать на середину камеры!". Я совершенно спокойно на это реагировала: "Поставьте мне, пожалуйста, крестик в середине камеры, а то у меня глазомер плохой, я могу промахнуться — вы снова будете орать". Там работают люди, которых как будто специально отбирали с тем, чтобы они получали удовольствие от того, что они тебя унижают. Там все рассчитано на то, чтобы человека сломать, там пыточные условия. Это страшно, что такие места существуют и что они используются. Что касается Лукьяновского СИЗО, там права человека почти не нарушают. Во всяком случае, открыто гадости никто не делает. — У вас был государственный адвокат? — Пока я была в СИЗО, только государственный. Сейчас у меня адвокаты из Харьковской правозащитной группы. — Вас устраивала работа того адвоката? — Все было нормально. Государственные защитники — вполне хорошие, честные адвокаты. Шевелева даже не меняла защитника — у нее остается тот, который приехал на ее задержание. — Кто вас поддерживал, когда вы были в заключении? — Я (смеется). Я должна была поддерживать себя сама, потому что, кроме адвоката, я никого не видела. Дважды приезжала мама, и дважды ей отказали в свидании. Мне помогло внимание со стороны правозащитных организаций и журналистов. Я не сломалась, потому что мне было, ради чего жить. Я знала, за что хвататься. Голодовка тоже была способом заявить о себе. Она придала мне очень много сил. То есть, ты понимаешь, что у тебя не все отняли: ты можешь распоряжаться своим здоровьем и жизнью. Как только я объявляла голодовку, отношение ко мне изменилось. Но вторая голодовка очень сильно по мне ударила — и по нервам, и по физическому здоровью. — Вы когда-нибудь думали, что попадете в такую ситуацию? — Нет. В страшном сне не могла представить. — В какой момент вы пожалели, что приехали сюда? — Жалеть — это неправильно. Я приняла абсолютно взвешенное решение. К тому же, если бы это была не Украина, если бы, допустим, меня арестовали в России, не думаю, что у меня бы была поддержка. Совершенно незнакомые люди приносили мне передачи. У меня была нормальная еда, у меня была теплая одежда, письма, распечатки всего, что пишут о моем деле. Страна-то тут ни при чем. Страна прекрасная, и люди прекрасные. У меня нет здесь проблем с работой. Я вполне здесь социализирована: у меня стало еще больше друзей. У меня нет "тоски по родине", потому что моя родина теперь здесь. Несмотря на все те ужасы, что я пережила за последние два года, и которые очень сильно ударили по моей психике, я не жалею. Беседовала Юлия Абибок, "ОстроВ"
