"Господи, я даже не знаю, — выдыхает Анна Домбай, председатель чермалыкского сельского общества греков, когда я спрашиваю ее о перспективах этой территории. — Мне кажется, если бы прекратились военные действия, можно было бы в течение пяти лет потихоньку наладить все". Населенные пункты у кромки фронта уже несколько лет как застряли в каком-то лимбе. Кое-где линия разграничения еще потихоньку перемещается, но Чермалык защищен от радикальных перемен змеиными изгибами широкого в этих местах Кальмиуса — реки, которая, не зная никаких границ, течет также в центре Донецка, "столицы" одной из марионеточных "республик". Окраина Чермалыка. Река — она же линия разграничения По ту сторону от Кальмиуса — бывший районный центр Тельманово, но с 2014 года Чермалык и еще ряд правобережных сел с преимущественно греческим населением перевели под начало Волновахи. Многие из этих сел больше не попадают в эпицентр вялотекущей войны, однако продолжающееся состояние неопределенности не дает им оправиться от недавних потрясений. Жизнь в постоянном напряжении накладывает отпечаток на состояние местных жителей. Анна Домбай говорит, что сегодня в Чермалыке, селе, где заселены около полутысячи дворов, одних только онкобольных — 68 человек. "Я родилась и выросла в этом селе, 18 лет работаю в сельском совете, — говорит секретарь сельсовета Наталья Арих. — Раньше это был редкий случай среди пожилых людей, когда у человека ехала крыша. Одна бабка на десять лет. А сейчас знаете сколько таких? Ужас. Семьями. Мы за месяц похоронили двух учителей. Сначала он сошел с ума, а потом она…" Утром перед нашим приездом Чермалык и соседние села снова слушали канонаду. Мы в это время как раз выезжали в здешние края из давно уже тихого и совершенно безопасного областного центра, Краматорска. С трех до четырех часов утра, едва ли приспособленная к езде по разбитым дорогам, белоснежная KIA RIA Юрия Литвинова, сотрудника общественной организации "Країна вільних людей", собирала по городу остальных активистов, чтобы развезти селянам гуманитарную помощь и вернуться домой к началу следующих суток. Остановка 1: Старогнатовка Константин Мереник, владелец магазина в селе Старогнатовка, говорит, что дороги тут были еще куда ни шло, пока по ним ездили танки, "укатавшие" гусеницами грунт с остатками давно слезшего асфальта. Дороги в Старогнатовке и вокруг нее вряд ли видели хоть один серьезный ремонт за последнюю четверть века. До войны у Мереника был магазин на окраине села, но когда Старогнатовку начали обстреливать, он взял в аренду помещение в центре. Вести бизнес в то время и в том месте было сродни подвигу: ближайший крупный населенный пункт, Мариуполь, откуда местные привыкли возить товар, сам оказался на грани падения, а полки и закрома оптовых продавцов и супермаркетов были так же пусты, как и магазины сел вроде Старогнатовки. На привычных дорогах появились препятствия помимо ям — блок-посты. С прекращением вблизи Старогнатовки активных боевых действий в село пришла, однако, другая война, самая что ни на есть гражданская: за гуманитарную помощь. Подозрительность, зависть, ненависть к тем, кто, якобы, получает больше, разделили соседей, друзей и даже родственников. Накаленность ощущается в Старогнатовке сразу. Когда мы с Варей, депутатом местного совета и одной из получателей новой партии "гуманитарки", идем по центру села, несколько возмущенных молодых женщин останавливают ее с, как видно, загодя подготовленными вопросами: кому выдают помощь, почему не выдают им и на каком основании "гуманитарку" получает сама Варя. Случается, что гуманитарные организации привозят помощь на все сельские дворы — например, брикеты для отопления. Но чаще поставляемая "гуманитарка" рассчитана на людей определенных категорий: тех, кто старше 65 лет, инвалидов, малообеспеченных, а также на многодетные семьи. И этот подход сегодня доказывает свою губительность. Содержание списков получателей в селах обычно известно заранее, как и критерии, по которым их отбирают. Но это никак не пресекает безобразные сцены, которые мы наблюдали затем в каждом из посещаемых населенных пунктов. Об одной из скандалисток Варя говорит, что та воспитывает двоих детей вместе с их отцом, но не состоит официально в браке, чтобы иметь статус матери-одиночки — типичная история для мест, где незамужние женщины с детьми имеют право на ту или иную гуманитарную помощь или какие-либо льготы. У сотрудников "Країни вільних людей" в этих селах двойная задача. Во-первых, им нужно собрать подписи местных предпринимателей под документами: у "Країни" завершается проект, по которому преимущественно самые уязвимые, как считается, жители сел получали своеобразный "электронный сертификат" на почти 1,5 тыс. грн, за которые они могли покупать себе продукты в магазинах-партнерах проекта. Магазин Константина Мереника — как раз один из таких. Во-вторых, они сопровождают грузовики ООН, которые в рамках одной из программ организации развозят и раздают в прифронтовых населенных пунктах только вылупившихся в инкубаторе домашних птенцов. Нескольким десяткам получателей в каждом из сел полагается либо по двадцать утят или индюшат, либо по тридцать цыплят. Пока мы еще только едем в Старогнатовку — первая остановка в нашем маршруте — Александр Петров из "Країни вільних людей" расхваливает придуманную сотрудниками ООН систему: каждый получатель птенцов, расписываясь за себя в подготовленном местной администрацией списке, берет визитку члена организации, которую потом обменивает на предназначенную ему партию птицы. Это как бы предотвращает возможную путаницу и ускоряет процесс раздачи. Однако стройная система не выдерживает испытания корявой реальностью. В совершенном хаосе, когда членов гуманитарной миссии без устали атакуют получатели и недовольные, а в строй первых неожиданно вклинивается делегация из соседнего села, которую в этот момент не ждали, находится селянин, оставшийся без положенных ему цыплят: одну партию каким-то образом украли. Саша и Юра, полтора часа до обнаружения этой пропажи под палящим солнцем укрощавшие народную стихию, расстроены. Задержавшись в селе, чтобы вычислить среди оставшихся в грузовике птенцов какой-нибудь резерв, они находят обиженного мужчину, чтобы все-таки отдать ему то, что полагалось. Гранитное: продолжение войны В следующей точке раздачи, в селе Гранитном, все происходит намного быстрее. Здесь сразу ощущается хорошо организованная власть: формирование очереди и раздача занимает не больше получаса, так что мне едва хватает времени, чтобы поговорить с Евгенией Герегиевой, владелицей магазина в Гранитном, тоже участвовавшего в программе "Країни вільних людей". До войны у Евгении с мужем было три магазина — два остались на неподконтрольной Киеву территории, куда у Герегиевых больше нет доступа. Там, да и в Гранитном, эта семья — на плохом счету, говорит предпринимательница: в 2014-15 на все село таких семей, открыто поддерживавших Украину и помогавших украинским военным, было всего три или четыре. Женя вспоминает, что в то время их магазин неоднократно угрожали сжечь. К тому же местные жители объявляли Герегиевым бойкот, на время перестав делать у них покупки. Как и Константин Мереник, Евгения Герегиева говорит, что, гуманитарная помощь, выдаваемая только людям определенных категорий, разлагает село. Гранитное сильно отличается от Старогнатовки: по нему и сегодня видно, что недавно оно было богато. Однако гранитный карьер, дававший работу большинству местных жителей, постепенно сворачивал работу, чтобы окончательно закрыться после начала боевых действий. Следы войны в Гранитном Сегодня работать тут почти негде, но многие и не заинтересованы в легальном трудоустройстве, привыкнув жить именно за счет гуманитарной помощи. В Старогнатовке оставшаяся молодежь имеет дополнительный доход еще разве что от выращивания и продажи конопли — давний местный промысел. Герегиева рассказывает, что, когда уже после начала войны они с мужем открывали в Гранитном кафе, долгое время им не удавалось нанять кого-то из местных на работу. Наличие у семьи подтвержденного дохода свыше 1700 грн на человека означает утрату права на получение пресловутой "гуманитарки". Когда мы с Евгенией расходимся, рядом с сельсоветом, у машины ООН остаются несколько жителей села из тех, кто ничего не получил. Среднего возраста худой мужчина в спортивном костюме немного растерянно расспрашивает Сашу о критериях отбора получателей, а потом просит брошюру об уходе за домашней птицей, из тех, что выдавали вместе с птенцами: "Я буду ухаживать за своими", — и спокойно уходит. У сельсовета остается трое женщин. Мама девочки-школьницы, которая говорит, что сама воспитывает ребенка и не получает никакой помощи, стоит с зачем-то составленным списком тех, кому выдали птенцов, по ее словам — богачей-предпринимателей. Из ее замечаний становится понятно, что у части жителей Гранитного — конфликт с местной администрацией, именно в связи с несправедливым, по их словам, распределением гуманитарной помощи. В селе даже собирали и отправляли в Верховную Раду подписи с требованием сместить главу и секретаря сельсовета. Комментарии других присоединившихся к разговору женщин создают впечатление, что в Гранитном сформировалась когорта неизменно обиженных местных жителей, ведущих учет каждой поступившей сюда помощи и чуть ли не преследующих ее распределителей и получателей. Одна из женщин всерьез обижена на секретаря совета, кроме прочего, за то, что та отказалась выдать "справку переселенца" ее родственнице, которая на самом деле проживает не в Гранитном, а в одном из городов "республики". "Я говорю, все же может в любой момент измениться. Что будет, когда сюда придут…, — доверительно шепчет она, кивая на оккупированную территорию. — Они думают о том, что с ними будет? Они столько людей тут обидели". Спрашиваю: "То есть, вы думаете, что оттуда придут вас защищать?" Женщина не сразу понимает вопрос и продолжает вслух мечтать о "народной мести". Но потом все трое невесело смеются: "И те, и эти — не за людей. Все одинаковые!" Чермалык. "Справедливости нет!" "Надо ничего больше не делать. Ничего больше делать не буду, это бесполезно. Они хотят в каждом фонде что-то получать". Анна Домбай, глава сельского общества греков в Чермалыке, эффектная и волевая женщина, произносит эти слова почти жалобно. В Чермалыке как по шаблону повторяется та же картина, что мы наблюдали в Старогнатовке и Гранитном. Домбай говорит, что критерии, по которым гуманитарные организации определяют людей, нуждающихся в гуманитарной помощи, несправедливы. Но самое неприятное — в том, что на этих критериях выстроился ряд довольно примитивных мошеннических схем. Супруги разводятся, чтобы получать помощь на фиктивных матерей-одиночек. Кто-то скрывает свои реальные доходы. Многие попросту не работают. "Люди разучились работать, — говорит глава села. — Мы ищем кого-то скосить траву — никто косить не идет, за деньги. Никто не хочет работать — все выжидают, чтобы или взять помощь, или украсть металл. Из хорошего работоспособного хозяйства мы стали никем". Как и Гранитное, Чермалык до недавних пор процветал. С ранних 1990-х тут был богатейший агроцех ММК им. Ильича. Однако в 2011 году у комбината появился новый собственник — "Метинвест" Рината Ахметова, чьи компании тоже имели интерес в сельском хозяйстве, но уже иного толка. Фермы разорили за считанные годы. То, что от них осталось, добила война и растащила местная безработная молодежь. Совхозная земля чермалыкских селян, которую после краха СССР не распаевали, вся перешла в пользование ахметовскому "Харвист холдингу". Так что война и новый собственник мариупольского меткомбината оставили жителей Чермалыка ни с чем. Внутренняя борьба за гуманитарную помощь подрывает уже сами основы местной общины. Руководители Чермалыка, как и их коллеги в других прифронтовых селах, всерьез говорят, что раздачу "гуманитарки", во всяком случае — в таком виде, как сейчас, по каким бы то ни было критериям, надо прекращать. Не надо делить людей — снаряды ведь не выбирают, на кого падать. В Чермалыке, понимая, что в соответствии с донорскими критериями помощь постоянно получают одни и те же люди, причем не обязательно только самые нуждающиеся, попытались найти фактически соломоново решение. Если помощь приходит не на все село, ее стали распределять на тех, кто ничего не получал раньше. Доноры, к счастью, стали вникать в нюансы и не противиться таким раскладам. Таким образом, в Чермалыке на момент нашего приезда оставалось еще только около двадцати дворов, где адресно не получали пока ничего. Но и это не уберегло местную администрацию от скандала. Пока во дворе сельсовета идет раздача птенцов, в кабинет секретаря сочится поток недовольных. Пожилая женщина говорит, что специально пришла к сельсовету, чтобы наблюдать, кто будет получателем "гуманитарки" от ООН. Этой даже не нужно вести список — она по памяти знает, кто что получал раньше. Но и Наталья Арих помнит почти досконально, кому, что и когда досталось. "…Неужели я лучшее нее живу или у меня большая пенсия, как у нее?", — жалуется посетительница. "У нее три семьи в доме, вы понимаете это?", — возражает секретарь. "Ну и что, это их проблемы, если три семьи! …Я не хочу этих цыплят! Просто обидно и больно, что меня делают "богатой"! Я получаю 1700 и идет все на ле-кар-ства!" Спор затягивается, и становится очевидно, что простые аргументы не работают. "Вот женщина обижается, — в какой-то момент обращается Арих уже ко мне. — Поправьте меня, если я не права. В конце июля она получила индюшек, 20 штук, на них получила 550 гривен на приобретение корма, и потом мешочек килограмм на десять корма. Потом она прошла отбор на получение помощи от Красного Креста — 2200 деньгами и 450 килограммов корма. Это было два транша. Третий транш — десять лампочек на тысячу гривен. Потом, в январе, работала Международная организация миграции, и она, как больной человек, прошла отбор на получение 860 гривен в месяц в течение полугода. Помимо этого, в 2017 году фонд Рината Ахметова давал гуманитарку…" "А почему не говоришь о тех, которые получили по 25 тысяч, по 15 тысяч, по 8 тысяч, по 4,5?! — Начинает пискляво кричать посетительница. — Почему не говоришь?.." Кто-то зовет Наталью Арих и она уходит. Старуха еще какое-то время ждет продолжения, получая какое-то садистское удовольствие от этого спора. "Вот пусть прекратят свои помощи, и будет еще лучше! Потому что нет справедливости!", — заключает она, нехотя покидая кабинет. "Побывали в моей шкуре?", — без тени улыбки спрашивает Наталья Арих, когда мы встречаемся снова в коридоре сельсовета. Анна Домбай на дворе выглядит очень усталой. Обеим, кажется, хочется, чтобы мы поскорее уехали и этот тяжелый день, наконец, закончился. Орловское. Как ни старайся, всем все равно не угодишь Мы сами рады двинуться дальше. Еще на подъезде к Чермалыку оказывается, что этот пункт — не последний в нашем маршруте и нас ожидают в Орловском — маленьком селе, входящем в Чермалыкский сельсовет, но расположенном от него на порядочном расстоянии. Уже вечер, мы все хотим вернуться в Краматорск хотя бы к ночи. До сих пор никто из нас не ел, и я удивляюсь, откуда у моих спутников берутся силы, чтобы заниматься выгрузкой и раздачей птенцов и в то же время шутить с товарищами и объясняться с каждой сельской скандалисткой. Это — их обычный рабочий день, и хорошо, если в дороге они проводят меньше суток. В Орловском нет и 200 человек. Это одно из самых бедных и заброшенных сел района. Вместо того, чтобы раздать по 20-30 привезенных птенцов избранным, члены местной протестантской общины, они же — активисты сформировавшейся тут с войной общественной организации "Будемо жити" решают раздать по десять цыплят на каждый двор. К стене некогда заброшенной и полуразрушенной хаты, которую орловские активисты восстановили и используют как офис, клуб и дом молитвы, прикреплен лист с перечнем гуманитарной помощи на каждый двор. Визуально листы мало чем отличаются друг от друга. То есть, в Орловском сделали все возможное, чтобы делить поступающую помощь поровну, рассчитывая свести к минимуму вероятность конфликтов и недоразумений. Центр жизни орловской общины Но и здесь находятся недовольные. В то время как к зданию клуба-церкви понемногу сходятся жители села, в стороне, у трассы, Сашу прижимают к машине две женщины, требуя показать им уже неактуальные списки избранных получателей и зачем-то их фотографируя. Саша терпеливо открывает списки, попутно объясняя женщинам, что по разработанным гуманитарной организацией критериям у них нет права на получение этой помощи. Женщины об этом знают, но громко возмущаются, увидев в списках 90-летнего старика, которому, по их словам, эти птенцы не нужны. Возмущены они и тем, что местные активисты решили раздать цыплят не по спискам, а на всех. "Это чтобы все забрать себе!", — объявляют вдруг они, держа, между тем, в руках по картонному ящику, в какие селяне обычно помещают полученных птенцов. Когда мы с облегчением отъезжаем, оставив активистов самостоятельно распределять выгруженную птицу, женщины с ящиками спешно вклиниваются в нестройную очередь за цыплятами. Юлия Абибок, "ОстроВ"
