Георг Жено говорит, что после волонтерской работы в Донецкой области не может сбросить с себя роль святого Николая. Этот образ ему действительно подходит как нельзя лучше. Крупный, светловолосый и бородатый - именно поэтому коллеги-волонтеры поручили ему играть перед школьниками «дарителя подарков». Вместе с волонтерской инициативой «Новый Донбасс», созданной Ларисой Артюгиной, Натальей Ворожбит и другими режиссерами, актерами, представителями киевского «креативного класса», Георг Жено работал в Николаевке Донецкой области - городке под Славянском, сильно пострадавшем от боевых действий. До тех пор известный режиссер из Гамбурга долгое время жил и работал в Москве. В июне «Новый Донбасс» привез во Львов на фестиваль «Донкульт» две театральных постановки, сделанных во время его работы в Николаевке. Одна - «Страх в Украине» - показывает отпечаток, который оставила война на городе и его жителях. Вторая - «Николаевка», в ней участвуют школьники из этого городка. Ребят Георг и Наталья привезли во Львов за свой счет. Это было их первое путешествие на запад Украины. Третью постановку Жено делал уже непосредственно во Львове, в ней принимали участие переселенцы с востока. После презентации «Страха в Украине» одна из сидевших в зале женщин попросила николаевских детей встать, чтобы посмотреть на них. «Вы герои, - сказала она, едва сдерживая плач. - Когда я думаю о том, что вы пережили, у меня подкашиваются ноги». Разговор с Георгом Жено - не только о Донбассе. Он также о театре, и обязательно о России и Москве, которую немецкий режиссер называет родиной. Время от времени, рассуждая о российском обществе, он по привычке говорит «мы», потом исправляется. В Москве он работать больше, скорее всего, не будет, во всяком случае, при нынешнем режиме. Зато намерен продолжать свою работу в Киеве. - Георг, вы жили в Москве 15 лет. Москва, которую вы впервые увидели, и Москва, из которой недавно уехали - это один и тот же город, или это разные города? - Разные. Когда я приехал в Москву, мне казалось, что Россия - страна неограниченных возможностей. Президентом был Ельцин, которого почти все в моем левом интеллектуальном окружении в Германии презирали (все были еще влюблены в Горбачева). Нo Борис Ельцин вложил в россиян веру, что, как бы ни было трудно, твоя жизнь сложится хорошо. Государство тебя не сломает. Даже это - для постсоветского пространства, мне кажется, очень много. Я только позже осознал масштаб той страшной трагедии, когда Ельцин ушел в отставку. Я был на даче моих друзей. Новый год, и эта речь, где он передал страну Путину. Этот странный жест, когда он вытирал слезы. Были ли там слезы, или нет, но это был человек под влиянием чего-то. То есть, говорил как бы не он. Я не знаю, кто его сломал, или что. Чего стоит одна эта история: Александр Руцкой, который пытался совершить против Ельцина переворот, смог позже стать при нем же губернатором Курской области. Диктаторы обычно убивают тех, кто против них злоумышляет. Несколько лет спустя, как рассказывал Борис Немцов, Ельцин увидел его впервые после переворота на некой ярмарке, и растерялся: «Как же я буду с ним разговаривать, он же враг». Но он не убил этого врага и не оставил его в тюрьме. Сейчас есть все признаки того, что в Россию возвращается система государственного террора. - В чем это проявляется, на чисто человеческом уровне? - Во всем, что мы сейчас видим. В кошмарном ожесточении. Все хорошие инициативы подавляются. И этот дух распространяется очень страшным образом, и как с ним бороться, я не знаю. Все равно Москва - моя родина, потому что этот город меня сформировал, он подарил мне все, что у меня сейчас есть. Он был самым вдохновляющим, открытым театральным местом, какое я мог себе представить. То, что происходит там в обществе, для меня очень болезненно. Сейчас там своего места я уже не нашел бы. - Для нас сейчас важно понять, когда это началось. Мы упустили этот момент. Никто не верил, что у нас может быть война с Россией, никто не относился серьезно к таким предположениям. Но при Ельцине была война в Чечне и при Ельцине появилось Приднестровье. Это я к тому, что вряд ли россияне радикально изменились за 15 лет. Где-то это все в них сидело. Вы этого не замечали? - Нет. Война в Чечне… Я очень тщательно занимался этой темой. Мой дипломный спектакль в ГИТИС был о войне в Чечне. Мы жили в обществе, где люди не могли согласиться с этой войной. Но Чечня была территорией, подчиненной российскому президенту. В этом заключается очень большая разница с Украиной. Я не хочу оправдывать страшные преступления, совершенные в Чечне, но происходящее сейчас - другая история. «Вы это все равно переживете» - Вы работаете в Украине с января… - С декабря. Но я уже ставил спектакли в Киеве, я знаю страну. - То есть, вы уже знаете и болезни украинского общества, обострившиеся сейчас. Радикализация присутствует и тут - не только в российском обществе. - Это естественно, когда на вас нападает братский народ, армия которого намного сильнее. Если бы Россия захотела, она могла бы за два дня уничтожить Украину. И все тут это понимают. В 94-м году вы отдали ваше атомное оружие в обмен на определенные гарантии, а если бы у вас было атомное оружие, вас бы не тронули. Мы на Западе обещали вам неприкосновенность. - Происходит процесс, которого я очень боюсь. Наше счастье, что у нас сейчас нет популярного политического лидера, который мог бы аккумулировать всю эту агрессию. Многие не хотят признавать происходящее российской агрессией, а считают виновными жителей Донбасса. И если придет лидер, который скажет: да, это все они, давайте им за это мстить, мы будем иметь тут свой маленький «холокост». - Это был бы самый страшный вариант. Я ручаюсь за то, что сейчас говорю, потому что очень много общался на Донбассе с людьми, которые настроены сепаратистски и пророссийски. Я вам четко скажу и могу доказать: это не восстание Донбасса. Сами местные жители этого никогда не сделали бы. На Донбасс пришли люди из России, промыли местным мозги и привезли оружие. При этом Украина оставила Донбасс на 25 лет в одиночестве. Мне очень многие там говорили: «Почему вы не приехали к нам 25 лет назад?». Люди запутаны, испуганы. И я не думаю, что они хотят жить в тоталитарном путинском государстве, которое уничтожает счастье людей и даже право на мирную жизнь. Мы сейчас во Львове, вокруг красивые дома, я вижу, как мои дети на все это смотрят. Нo Когда дети в Николаевке приходят в ДК с культурной инициативой, а им говорят: «Уходите», чего от них ждать? - Вы наблюдали реакция львовской аудитории на ваши постановки. Какие выводы? - Вывод, что все травмированы. - Я прочитала в одном из ваших интервью фразу, что для современной ситуации нужно находить современную метафору. Вы говорили о том, что на вашей постановке о Холокосте люди переходили на обсуждение собственных советских травм. Какую метафору вы подобрали бы для сегодняшней ситуации в Украине? - Я бы лучше сказал, что уверен, что вы все равно это переживете. - А Россия это переживет? - Нет. Предпринимаются уже иррациональные действия. Путин ведет Россию к страшной катастрофе. Я не хотел бы быть сейчас россиянином. Я знаю, как чувствуют себя в России мои друзья. Они совершенно беспомощны. И есть предчувствие чего-то очень нехорошего, что должно там случиться. «Средства искусства могут очень сильно помочь личности прорабатывать травмы» - Вы были одним из основателей Театра.doc, который с недавних пор тоже стал мишенью путинского режима… - Да, сначала был подвал «Театра.док». Мы сделали все там своими руками, я тогда был еще студентом. О нас говорили, что мы какие-то сумасшедшие, создаем какой-то странный театр, причем это были те же люди, которые напросились потом в этот театр на работу. «Театр.doc» - это для меня исток всего, что я сделал в жизни потом. Та «ноль-позиция» «Театра.doc», который руководители Михаил Угаров и Елена Гремина вдруг создали в нужное время и в нужном месте, аннулировав все псевдотеатральные традиции, имела невероятное влияние на современную русскую культуру. Мне кажется, в Киеве тоже настала пора для такой «ноль-позиции». Нужно уничтожить все псевдотеатральные традиции, которые в киевских академических театрах выглядят скорее как дилетантство, и просто начать театр с нуля, с самого начала. Я думаю, что современное украинское общество заслужило такой театр. Вам нужно научиться говорить на сцене своим, а не чужим голосом. Но вернемся к Москве. Любой человек развивается, и в 2006 году я создал уже свой театр, «Театр имени Йозефа Бойса», где развивал собственные понятия о современной жизни: театр как выход из гетто искусства в жизнь. Это не была в первую очередь жесткая документалистика, это был театр как лечебное средство. Сейчас я продолжаю заниматься этим в моем театре в Болгарии, и мы с Натальей Ворожбит и психологом Алексеем Каратницким продолжаем заниматься этим в Киеве. - Как появился проект «Демократия.doc»? - Это было в 2006 году, пилотный проект «Театра имени Йозефа Бойса». Как раз была очень странная ситуация. Официально в России была демократия, но люди заснули. Я спрашивал, почему так происходит. Почему все спокойно смотрят на то, что делается, например, с НТВ? Почему все так пассивны? Этот проект был большим исследованием состояния души современного общества. С двумя психотерапевтами, на сцене, в интерактивной форме, вместе со зрителями, мы создавали ситуации из жизни в современной России. На седьмом Биеннале современного искусства в Берлине мы делали это с немцами относительно своей ситуации в Германии. Этот проект пытается здесь и сейчас проработать наши сложности в современной жизни, коллективно и на сцене, публично. Где-то ведь должны этим заниматься, пока в Думе или по телевидению имеет место только фикция общения. В таких случаях театр должен быть местом для реального общения между людьми. - Вы считали, что вам действительно удается «лечить» этими проектами? - Лечение - это процесс. Это направление энергии. Мы живем в реальном мире, где мы можем делать только то, что можем. Я вижу, что мой нынешний проект с детьми - это стопроцентная удача, это им помогает, это помогает учителям, которые с нами дружат. И это нам тоже очень помогает. Мы как авторы проекта многое прорабатываем тут для себя. То есть, лечить человек может только сам себя. Мы можем помочь, доступными нам средствами. Это всегда очень болезненный процесс, я его сейчас испытываю, когда чувствую, что что-то не удается. Меня очень убедило то, что говорил Йозеф Бойс, что смысл искусства - в первую очередь терапевтический. Я видел это очень много раз в опыте моих родителей, которые занимаются искусством в этой области более чем 40 лет: средства искусства могут очень сильно помочь личности прорабатывать травмы. Я вижу в этом процессе больше красоты, чем в любом прекрасно поставленном балете. - Когда вы понимаете, что все-таки не удалось? Я не беру эту радикальную ситуацию, когда кто-то вдруг обнаруживает агрессию. Но помните мужчину у вас на постановке «Страха в Украине»? «Весь Донбасс и так был депрессивный, в ваших кадрах разрушений нет ничего нового, вы не показали войны, вы показали все не то и не так…». Абсолютно уставший человек. Мне не кажется, что он вышел оттуда вылечившимся. - Это же понятно, что от какого-то спектакля никто не излечится, верить в это было бы слишком наивно. Но человек получает какую-то энергию, человек начинает задавать вопросы. Он поделился своими мыслями и чувствами. Ему ответили. Это все процесс. Еще - это такая сфера работы, в которой неизбежны ошибки. Один из лучших моих друзей - очень хороший хирург, наверное, один из лучших хирургов в Германии. Но от его ошибки уже умерли люди. Мы все ошибаемся… - Каким был эффект от ваших постановок в Москве? - Когда такой человек, как я, немец, делится своим семейным прошлым, он попадет в точку в российском обществе, где не проработана подобная история. Практически в каждой российской семье есть жертва ГУЛАГа и есть люди, которые служили в этой системе, как у меня в семье есть дедушка-нацист и дедушка-еврей. Мы это показали в нашей постановке, и без манипуляции дискуссия со зрителями всегда обращалась на их опыт. Когда мы в «Театре имени Йозефа Бойса» делали наши спектакли о нацистской Германии, на обсуждении сами зрители всегда переходили к сталинской советской России, без каких-либо наших манипуляций. Видимо, была потребность проговорить это публично, но было негде, а тут вдруг театр… - Если для них это тоже травма, как объяснить это российскую тоску по СССР? - Россияне не проработали сталинское прошлое. - Как Германия проработала нацистское прошлое? - В Германии мы это сделали поздно. Был долгий период молчания. Один момент в 70-х изменил Германию. Когда канцлер Вилли Брандт стал на колени перед памятником Героям гетто в Варшаве. Это не был спланированный жест, я могу сказать об этом как режиссер, я много раз видел эту сцену. - После презентации «Страха в Украине» вы рассказывали об агрессивной реакции на него немецкой аудитории. Чем бы вы это объяснили? - Я с этим спектаклем объехал уже много европейских столиц, но почему-то именно в Германии его принимали наиболее равнодушно. Объясняю я это, во-первых, недостатком информации. Потом - кремлевская пропаганда очень хорошо работает и в Германии. Мне в собственной семье тяжело объяснить, что здесь на самом деле происходит. Во-вторых, со мной сюда приезжал очень хороший немецкий журналист, Даниил Шутц из Tageszeitung, он написал большую статью о нашем проекте в Николаевке. Он хорошо в ней сказал, что у людей появляется жестокость от бедности и от благополучия. У нас это так. Я уже приводил этот пример: если бы Европа была городом, то Польша была бы для нас соседней улицей, а Украина находилась бы через улицу. Ужасное равнодушие. Конечно, все понимают, что тут погибают люди, но элементарно признать, что этим людям нужна помощь, никто не хочет. Поэтому я я воспринимаю такие реакции на мой спектакль «Страх в Украине» очень болезненно. Я на самом деле наивно думал, что я поеду с ним по Европе, и в каждом городе соберу каких-то волонтеров, которые приедут сюда со своими талантами. А нет. Какие-то люди интересовались, но до сих пор я один со своим чемоданом, с которым путешествую уже более 20 лет. Я обещал подарить его первому волонтеру, который после этого спектакля поедет со мной в Украину. Но я не сдаюсь. - Вы поднимали в ваших постановках вопросы и культуры памяти, и межнациональных отношений. Как так получается, что, например, немец и еврей, могут долгое время жить рядом, ходить друг к другу в гости и обращаться за помощью, а потом что-то с ними случается, и сосед одной национальности идет убивать соседа другой национальности? Вы можете ответить на этот вопрос? - Путин нажимает на те же кнопки, что и Гитлер. На кнопки униженности. Гитлер мобилизовал нацию утверждениями, что «вас унижают». - В ваших интервью вы рассказывали, что ваш дедушка-еврей никогда не рассказывал семье ни о своем происхождении, ни о Холокосте, где, как вы предполагаете, погибла вся его родня. Как вы думаете, почему? Он не совершал преступлений, ему нечего было скрывать… - Кто хочет быть жертвой? Я на самом деле не знаю. Я знаю только доброго дедушку, который преподавал славянские языки, был очень рачителен в деньгах, играл на скрипке, потрясающе рисовал, имел большой нос, обожал меня и, будучи атеистом, любил Иоанна Павла II. Он был очень замкнутым всю жизнь. У него не было друзей. Мы только после его смерти поняли, что все, что он нам рассказывал, не склеивается. Мама провела расследование. - Вы рассказывали, что именно дедушка передал вам интерес к русской культуре. Вы не будете скучать по России? - Я уже скучаю. У вас с Россией много похожего. И когда мой близкий друг тут был, он сказал, что я расцвел. Я очень люблю Москву, я чувствую ее, мне без нее очень тяжело. Это мой любимый город, и, может быть, так всегда будет. Как раз в Москве много россиян, которые не соглашаются с Путиным, и я ассоциирую себя с этими людьми. Возможно, и поэтому я принимаю так близко к сердцу мою театральную работу с переселенцами из восточной Украины. Потеря дома оказалась центральным мотивом нашей работы. - Тогда у вас должно быть ощущение, что, оставив их там, вы сделали их еще более беззащитными. - Оно есть. Но я не смог бы там выжить сейчас. - От тех людей, что остались в Москве, что-то еще зависит? - Да. Есть такие строки в одном немецком стихотворении, они плохо переводятся: «Иногда крысы друг друга грызут». Есть надежда, что все те твари, которые находятся сейчас у власти, просто начнут друг друга уничтожать. Нужно дождаться этого момента и вовремя действовать. «Единственное, что нужно делать на Донбассе, - общаться» - В «Страхе в Украине» есть один голос (это кто-то из волонтеров), который говорит, что, мол, мы сейчас уедем, а эти дети останутся, в том же городе, вот при той же электростанции и двух кафе, со все теми же людьми у власти, и вряд ли их поэтому ждет какое-то лучшее будущее. - Я не согласен. Мы же еще не закончили. Я лично буду продолжать заниматься этим городом. - Почему? - Потому что когда на празднике святого Николая я исполнял того самого Николая, ко мне пришли минимум 50 детей с просьбой что-нибудь делать. Ребята из Николаевки просто мощные. Они заслужили поддержку после того, что они пережили во время боевых действий. Там сильный учительский коллектив. Я очень уважаю этих людей. И таких проектов, как наш, там никогда раньше не было. - Вы собираетесь приезжать в Николаевку с новыми проектами? - Мы будем помогать ученикам создавать там школьную газету, хорошую. Мой немецкий друг-журналист поедет со мной. Потом - есть такой молодой режиссер, Лиза Кострыкина, которая в наших проектах с Натальей Ворожбит занимается видео. У нее очень тесные личные отношения с детьми из этой школы. Она заразила их идеей театра теней, многие дети там влюбились в такую форму. Я думаю, что Лиза будет заниматься этим городом, этой школой. Конечно, мы будем заниматься и другими городами. Соруководитель «Нового Донбасса» Саша Фоменко сейчас ездит по школам Донбасса, находит новых партнеров. Но Николаевку мы не оставим, это было бы цинично. Мы с этим городом надолго. Важно на самом деле только одно - диалог. Я говорил с огромным количеством людей, которые поддерживают сепаратистов, - есть просто страх, страх чего-то неизвестного. Но среди них очень много честных людей, порядочных людей. Например, была ситуация, когда один из родителей очень враждебно встретил волонтеров. «Киевская хунта, зачем вы сюда приехали?!». В 11 вечера руководитель «Нового Донбасса» Лора Артюгина заходит в школьный коридор и слышит какие-то странные звуки из одного класса. Заходит в класс и видит двух мужиков, прибивающих линолеум, который привезли волонтеры «Нового Донбасса». Спрашивает: «Почему так поздно?» Один мужик отвечает: мы только что со станции, а завтра праздник святого Николая, мы хотим, чтобы у детей было красиво. И Лора узнает этого мужика, который чуть ли не угрожал, что «я тебя сейчас ё…ну тут!». То есть, единственное, что нам нужно там делать, - общаться. Я ездил по поручению Лоры в Селезневку, из которой украинская армия вела обстрелы сепаратистов. Можете представить, что там происходило, и какое там отношение к украинской армии. Я поговорил с людьми. Мы хотим сейчас восстановить там медпункт, который был полностью разрушен, и культурный центр. Это 15 минут автобусом от Николаевки, и ребята знали бы, что там будут концерты, хорошее кино, дискуссии и так далее. - За какие средства? - Мы выиграли очень маленький грант от консульства Германии в Донецкой области, и будем еще искать деньги. - Вы сказали тут, что в Николаевке вы поняли, что запад и восток Украины почти не общаются между собой. В чем это для вас проявилось? - В том, что вы ничего не знаете друг о друге. Ничего не знаете о взаимных переживаниях, прежде всего. Не говорите об этом друг с другом. Я недавно был на Дне рождения Паши. Это 8-летняя дочка Натальи Ворожбит. Там был еще человек, сильно переживавший из-за отношений с девушкой, которую он очень любит. Паша это как-то почувствовала. Наташа ей объясняла, что он любит кого-то, сильно переживает. Паше подарили игрушечный набор доктора, и она на собственном Дне рождения была доктором, который выписывал рецепты. Поставила ему на «сердце», туда, где на самом деле легкое, свой игрушечный стетоскоп и выписала рецепт: «Почаще встречаться»(смеется). Это было настолько разумно… Вот вам рецепт. Беседовала Юлия Абибок, «ОстроВ» Присоединяйтесь к "ОстроВу" в Facebook, ВКонтакте, Twitter, чтобы быть в курсе последних новостей.
