Нелегальная угледобыча в Донбассе давно является лакомой темой, как для западных, так и для украинских журналистов. Казалось бы, заездили ее до невозможности. Писали статьи, снимали фильмы и репортажи, издавали книги. Фотографии нелегальных шахтеров удостаивались престижных наград на международных конкурсах и поражали воображение жителей цивилизованных стран Америки и Европы. И тем не менее, интерес к диким шахтам – «копанкам» или «дыркам», как их называют местные - и на Западе, и в Украине по-прежнему высок. Крис Миллер – американский журналист и волонтер, временно живущий в Артемовске – один из тех, кто давно мечтал побывать на копанке и увидеть процесс добычи угля своими глазами. Вместе с ним мы отправляемся в Торез – неофициальный центр подпольной угледобычи Донецкой области. Здесь, а также в соседних Снежном и Шахтерске, где угольные пласты расположены близко к поверхности, сосредоточено наибольшее количество нелегальных шахтенок. Здесь нам удалось найти проводника, согласившегося показать, как добывают уголь в XXI веке в шахтерских городах. Николай Мулярчук – личность в Торезе известная. Журналист, общественник и просто чудак, лидер экологической организации «Когорта света». Сам себя называет «олдовым хиппарем». Учился в Киеве, имеет квартиру в центре города, но живет в небольшом самодельном домике без коммуникаций на берегу затопленного каменного карьера и предпочитает «не работать на начальника». В квартиру заходит только для того, чтобы почитать в интернете новости и зарядить мобильный телефон. Существует на случайные доходы и редкие гонорары. В городе знает все и всех, неоднократно консультировал режиссеров, фотографов и журналистов, приезжавших снимать репортажи в Торез. Помогал известному фотографу Александру Чекменеву, недавно выпустившему свой нашумевший сборник фотографий «Donbass». Николай согласился помочь нам сразу. Своей популярностью у журналистов жители Тореза тайком гордятся и охотно рассказывают о положении дел в городе. К гостям из-за границы проявляют радушие и гостеприимство. Камер никто не боится. Ни Мулярчук, ни кто-либо из опрошенных нами рабочих не просили скрыть лицо, копанки работают открыто, не взирая на свой нелегальный статус. Закрывать их, вопреки громким обещаниям местных властей, никто не собирается. Слишком дешев поверхностный уголь, слишком много людей имеют интересы в сфере нелегальной добычи. Условия труда на «дырках» средневековые. Часто используется детский труд. Известны случаи, когда на работу в самокопные шахты людей загоняли за долги. Никакой техники безопасности, никакого контроля. Удобно всем – и владельцам шахт, и крышующим их чиновникам. Несчастные случаи бывают часто, но в статистику почти ничего не попадает. Если в «дырке» погибают люди, то ее легче бросить и засыпать вместе с трупами землей, чем разбираться потом с правоохранительными органами. Однако, опасность и непредсказуемость такой работы не останавливает нелегальных шахтеров. На государственных шахтах зарплаты существенно меньше, да и требования к персоналу повыше - в забой не пустят пьяным, за прогулы увольняют. На копанке - более свободные порядки. Рассказывает Николай Мулярчук. Торез в буквальном смысле стоит на угле, и лишь благодаря углю существует. По улицам то и дело проезжают большие грузовики, доверху груженые углем. Все столбы и остановки оклеены объявлениями, предлагающими населению топливо. В начале 90-х в Торезе функционировало больше десятка шахт, сегодня осталось только четыре. Зато открылись сотни нелегальных дырок, добыча угля на которых, по словам копателей, превышает добычу угля на государственных шахтах. Налогов, понятное дело, нелегалы никуда не платят, поэтому город постепенно скатывается в яму нищеты. Окраины Тореза сегодня представляют из себя зоны социального бедствия, где условия жизни сопоставимы с африканскими. В полумертвых поселках разваливается инфраструктура, ямы на дорогах засыпают мусором, и с каждым годом пустеет все больше домов. Вопреки укоренившейся здесь привычке обвинять во всех грехах киевскую власть, Николай Мулярчук считает, что в своих бедах жители Тореза виноваты сами. Вспоминает, как шахтеры разворовывали шахтное имущество, и ругает их за апатичность и нежелание ничего менять. Вместе с Мулярчуком мы отправляемся смотреть, как работают «дырки». К шахтерам, пусть даже и «диким», с пустыми руками приезжать не принято, поэтому предварительно мы заезжаем в поселковый магазин. Мы покупаем десять бутылок пива, двух сушеных лещей и сигареты. С таким «тормозком» можно рассчитывать на радушный прием. Копанки в Торезе бывают «черные» и «серые». Первые работают совсем без документов, вторые – формально имеют лицензию, но работают с многочисленными нарушениями. Большая часть сотрудников на таких шахтах официально не оформлена, отчетность не отражает реальных объемов добычи, правила техники безопасности воспринимаются как сборник анекдотов. Такие «серые» шахты обычно принадлежат госслужащим, поэтому имеют иммунитет от разного рода проверок. Одна из полулегальных шахт находится прямо возле асфальтовой дороги, соединяющей поселок с каменным карьером. Назвать ее «дыркой» не поворачивается язык. Тут существуют основательные наземные постройки, работает серьезное оборудование. Прежде чем ехать на «черную» копанку, мы решаем попытать счастья тут и пообщаться с легальными горняками. Однако, завидев нас, работники наотрез отказались говорить и скрылись от объективов камер в бытовке, оставив нас одних среди работающих механизмов. Весьма странная реакция, как для рабочих законного предприятия. Получив отказ, мы отправляемся к «черным копателям». Их шахта находится на самом краю Тореза, в заросшей лесом балке, и путь к ней оказывается в прямом смысле тернистым. Местоположение «дырки» легко угадывается по звуку работающих механизмов – лебедки и компрессора – который усиливается по мере нашего приближения. 15 сентября председатель Донецкого областного совета Андрей Федорук заявлял, что в Донецкой области ликвидированы все нелегальные шахты. Спустя ровно месяц мы собственными глазами смогли убедиться в том, что эти слова не соответствуют действительности. Шахта, прорытая в склоне оврага, напоминает пещеру. Глубина – метров семьдесят. Это вскрытая старая выработка, выкопанная еще в 20-х годах прошлого века. Около восьмидесяти лет она простояла заброшенной – в советские годы надобности в разработке таких месторождений не было. В начале 2000-х затопленная штольня снова пригодилась людям. Из нее откачали воду и продолжили добывать антрацит. По словам шахтеров, в выработке до сих пор в целости сохранились дубовые крепления начала ХХ века. Эта копанка считается небольшой. Дневная добыча не превышает десяти тонн. Под землей работают двое-трое рабочих и четверо на поверхности. Уголь добывается по технологиям позапрошлого века. Правда, вместо лошадок – двигатель внутреннего сгорания, а вместо телег -старый МАЗ, но на этом инновации заканчиваются. Нарубленный под землей уголь загружают в ванны, раздобытые в покинутых домах. На поверхность вытягивают с помощью троса и лебедки, двигателем которой служит мотор от старых «жигулей». Удобно тем, что не требуется электричества. Включил первую передачу – ванна с углем медленно ползет наверх, включил заднюю – спускается назад в подземелье. На поверхности уголь загружают в кузов грузовика. Судя по виду – неплохой антрацит. Американец Крис впечатлен увиденным. Слово «копанка» не переводится на английский, поэтому более понятен ему второй вариант - the hole, дыра. Здесь, на дне оврага особенно хорошо начинаешь понимать, в какой дыре оказался. Даже кусок угля, изображенный на гербе и флаге Тореза, напоминает скорее дырку, чем кусок черного золота. За день старатели успевают один раз загрузить свой МАЗ. На погрузке работает Руслан. Наблюдая за нашими действиями, он только усмехается и говорит: «Во людям делать нех…». Руслан говорит, что работает на копанке добровольно, поскольку здесь есть возможность получить неплохие деньги. Учебу он посчитал напрасной тратой времени. Зарплаты на копанке действительно неплохие. В среднем – 500 гривен в день, но все зависит от вложенного труда и количества добытого угля. Подземные рабочие получают больше всех, но каждый раз рискуют навсегда остаться под землей. На поверхности зарплаты ниже, но все равно вполне позволяют жить безбедно. Правда, работают на «дырках» не каждый день. В основном – посменно. Периодически новости о погибших нелегальных горняках становятся достоянием общественности (недавно трое человек отравились метаном в соседнем Шахтерске), но, по словам рабочих из Тореза, – это лишь вершина айсберга. Большинство смертельных случаев замалчиваются. Владельцы шахт тихо выплачивают родственникам погибших компенсации и работают дальше. Местные воспринимают это нормально – все, кто работает на «дырках», с самого начала знают, на что идут. Чтобы открыть такую шахту необходимо около 200 тыс. гривен. И это еще далеко не самая большая сумма. На многих копанках используется современная дорогая техника и европейское оборудование, местами добыча и вовсе ведется открытым карьерным способом с экскаваторами и тяжелыми карьерными самосвалами. Но если нет 200 тысяч, есть варианты и подешевле. На 20 – 30 тысяч гривен. Там вместо лебедки используется заднее колесо мотоцикла, вместо отбойных молотков – кувалды и зубила, а кислород под землю и вовсе не подается. Задохнешься или нет – лотерея. Здесь же, в балке, есть даже компрессор. Сжатый воздух приводит в действие отбойные молотки. Связь с забоем происходит по рации. Из-под земли сообщают, что затупилась пика отбойного молотка – тот самый железный зуб, который долбит угольный пласт. Приходится затачивать. Крис с трудом говорит по-русски, но понимает почти все, что ему говорят, даже не смотря на специфический сленг рабочих. Выясняется, что у одного из горняков есть родственники в Калифорнии – родном штате Криса. Современный мир настолько тесен, что американский журналист и украинский шахтер-нелегал, случайно встретившиеся в овраге на краю Тореза, вполне могут иметь общих знакомых. Приходит время обеда, и двигатели тарахтящих машин на время умолкают. Рабочие открывают пиво и начинают общаться «за жизнь». Мы стоим возле тепло натопленной бытовки, выстроенной из подручных стройматериалов – досок, толя, старых дверей и оконных блоков. Чтобы достать их, копатели разбирают брошенные домишки. В бытовке устроена раздевалка и душевая. На многих копанках нет и таких элементарных удобств. Смывать угольную пыль рабочим приходится уже дома. Поэтому бредущих по улице чумазых людей нередко можно встретить в поселках Тореза. В разговорах выясняется, что никто из шахтеров не видит в Торезе перспектив. Все, как один, называют его мертвым, «конченным» городом. По словам горняков, угля в тонких поверхностных пластах при нынешних темпах разработки осталось лет на 10. Других занятий, кроме как добывать топливо из земли, в Торезе нет и не предвидится. Остаются в городе по разным причинам. Пожилым уезжать поздно. Молодые зачастую не хотят. У многих есть семьи, которые трудно покидать даже на время. Все, кто способен хоть как-то устроиться в Торезе, остаются работать, в том числе и на «дырках». - А что если копанки запретят? – спрашивает американец Крис, и тут же удивленно смотрит на меня, не понимая, почему шахтеры смеются. В Торезе такой вопрос звучит действительно смешно. Не на камеру шахтеры рассказали, что отдают около 30 процентов дохода правоохранителям и чиновникам. Кроме того, уголь у них покупают фирмы-посредники, также принадлежащие могущественным людям. Легализуется самокопный уголь через государственные шахты, которые получают дотации на каждую тонну из бюджетных средств. В этой отрасли крутятся миллиарды гривен, поэтому все разговоры о запрете или легализации диких шахт – не более чем попытки пустить пыль в глаза. В прошлом году на выборах мэра Тореза в очередной раз победил регионал Виктор Антонов. На выборах он был единственным кандидатом, поэтому, не смотря на рекордно низкую явку (участвовать в таком театре одного актера пожелало всего 38% избирателей), успешно переизбрался на новый срок. По словам шахтеров-нелегалов, Антонов является ставленником угольной мафии, а это значит, что отстранить его от власти – невозможно. Всех, кто гипотетически мог составить ему конкуренцию на выборах, убедили этого не делать. Фактически, город принадлежит некоему кругу лиц, чьи «сердца и глаза» никаких перемен не требуют. Некогда славный своими промышленными показателями Торез сегодня напоминает резервацию или анклав, где нет никакой разницы, какая власть восседает в киевских креслах. В Торезе действуют свои локальные законы и свои порядки. А если быть точнее – ни законов, ни порядка тут нет. И хотя местные привыкли возлагать вину за низкий уровень жизни на столицу, по факту здесь давно уже существует свое отдельное государство – Республика Торез, на гербе и флаге которого изображена не то самокопная «дырка», не то – черная дыра, в которую давно уже летит местная экономика и социальная сфера. Станислав Кметь, специально для «ОстроВ»
